На корабле полдень
Шрифт:
— Мы возле ангара, — раздался в наушниках монотонный голос Цапко. — Перед ним — восемь характерных клякс выжжено. Явно какой-то корабль недавно садился… Я бы сказал, что клонский «Хастин», но у того конфигурация дюз другая. Он бы другие следы оставил…
— Так может инопланетянин? Конкретно чоруг? Потому что у ягну и дюз-то никаких нет…
— А ты догадливый, — сказал Цапко после паузы уже на два тона тише, изменившимся, напряженным голосом. — Чоруг, да. Вижу его, в ангаре стоит…
Я задумался.
Легко сказать «ракетами»! Ну причешем мы, допустим. А что нам это даст? Лишний раскуроченный чоругский планетолет?
А если, например, это мирный чоруг? Убивать чоругских ученых или туристов мне совершенно не улыбалось! Особенно учитывая страстную любовь моей ненаглядной невесты-ксеноархеолога к этой инопланетной расе. Да если она узнает, что я хоть пальцем тронул невинного чоруга — какого-нибудь, не приведи Господи, поэта или целителя… Да Таня и свадьбу может отменить! Она у меня такая!
— Послушай, Серега, ракетами мы всегда успеем. Ты мне дай, пожалуйста, точную информацию о том, что у него за эмблема на носу, у планетолета этого.
В наушниках долго молчали. Как видно, Цапко решал — выполнить приказание или же саботировать под благовидным предлогом.
Наконец он заговорил.
— На носу нарисованы три синих зигзага.
— Отлично! — Неожиданно сильно обрадовался я. — Это восхищенные! Они не воюют!
— В смысле «не воюют»? Они ведь тоже чоруги?
— Тоже. Так сказать, биологически. Но они не воюют. Их убивать запрещено, это преступление — согласно всяким там двусторонним конвенциям. Это как если бы чоруги взяли и вместо нашего военно-космического флота принялись гандошить мирное население колоний.
— Разве таких случаев на Тэрте не было? — Зло осведомился Цапко.
— Таких случаев не было, — твердо сказал я, соврал конечно. — Поэтому я прошу тебя и Пака сейчас зайти в ангар и попытаться вступить в контакт с восхищенными. Может быть, они знают, где наши генштабисты? Может быть, наши генштабисты вообще у них в гостях? Чаи там гоняют? Музыку чоругскую слушают?
— А может лучше домой? — Это был Пак.
— Знаете что, товарищи… Если мы на «Эрван Махерзад» вернемся без ансамбля из этих затонских и епифановых, нам Богдан Сергеевич Меркулов лично головы посворачивает, — сказал я тихо и свирепо, пусть знают, что я ни хрена не шучу!
Снова молчание.
— Лично я на контакт не пойду. Я не ксенодипломат. Я простой пилот, — как-то по-детски упрямо заявил Пак.
— Я бы тоже, хм, воздержался, — заявил Цапко. — Сашка, ты не подумай, что я в бутылку лезу… Просто они меня с детства пугают, эти так называемые раки! Они же пауки вообще! Если хочешь, сам их того… обольщай!
— А вот и обольщу!
Я был настолько рассержен — на судне бунт! ну, почти бунт! — что ближайшие пятнадцать
Я оповестил эскадрилью о своем решении и, оставив за старшего Дофинова — пусть отрабатывает доверие! — перешел в пологое снижение.
Вскоре я уже стоял на растрескавшейся глине негостеприимной земли Глагола, перед высокими воротами ангара.
Цапко и Пак вальяжно сидели обочь на ящике из-под верблюжьей тушенки. Я помахал им рукой и, не тратя времени на конферанс, смело шагнул в приоткрытые ворота.
В отличие от Цапко, глубинного страха перед чоругами у меня не было никакого. Может быть, Таня меня от этого страха излечила. А может быть, излечивать было нечего…
Я шагал через ангар, в котором оказалось неожиданно светло — лучи Шиватира косо падали сквозь узкие длинные окна под крышей.
Чоругский планетолет, как и вся ксенотехника, казался невероятным, нелогичным и сверхтехнологичным одновременно.
«Несоленый дождь» — прочел я на его борту при помощи переводчика «Сигурд».
«Ничего себе названьице для летательного аппарата… Впрочем, чоруги, да.»
Я подошел к носовой стойке шасси.
Ни трапа, ни подъемника. Ни света изнутри, ни каких других признаков ксеножизни.
Ничтоже сумняшеся, я поднял свой пудовый кулак, закованный в броню летного скафандра «Гранит-3», и обрушил его на оливково-зеленый металл посадочной лыжи.
Получилось вызывающе гулко.
— Эй вы там, мать вашу… — начал я, но тут же сочтя, что прозвучало слишком брутально, быстро сменил регистр на условно дружелюбный. — Меня зовут Александр… Я пришел с миром… Я ищу своих товарищей! Я прилетел за ними!
Последние слова я гаркнул уже на весь ангар, потому что догадался включить внешние динамики на полную.
В эту минуту я напоминал себе колониста Архипа Паклина, героя популярного сериала о буднях фронтьира — парня недалекого, небойкого, но зато честного и с чистым сердцем, которому всегда везет на передряги и не всегда с девицами.
Мои действия возымели неожиданно быстрый эффект — на брюхе планетолета открылся трапециевидный отвор и в десяти шагах от меня на землю опустился трап с не по-человечески высокими и редкими ступенями.
В этот-то момент у меня сердце от страха и замерло.
Я, конечно, уверял окружающих, какие это душки — пацифисты-восхищенные. Но ведь уверял я, увы, с чужих слов. А учитывая, что единоплеменники этих восхищенных последние две недели палили в меня плазмой по пять раз на дню…
Я обернулся. Там, на дворе, сверкнули блики — их дали летные шлемы Цапко и Пака, предателей и трусов.
— Да уберите вы свои пистолеты, — сказал я в рацию. — Всё равно уже не помогут…
И воодушевленно — ведь теперь у меня были зрители — шагнул на первую ступенью трапа.