На корабле утро
Шрифт:
– Д-да… С-сейчас… Я тут был з-занят блокировкой всех воз… возможных внешних управляющих каналов… Согласно плану Сильвестра Константиновича, – уточнил Лейкин извиняющимся тоном. – Если этого не сделать, чоруги смогут в любую минуту…
– Да не важно, – беспардонно перебил его я. – Ты скажи, что со светом?
– С-судя по всему, перед нападением чоруги смогли подсоединиться к одному из узлов вспомогательной энергосистемы и путем б-банальнейшего короткого замыкания…
– Стоп! Три слова или меньше! Ты можешь включить какой-нибудь свет?
– Вряд ли… Разве только аварийно-монтажную подсветку на рабочем б-блоке…
– Давай на блоке! Хоть что-нибудь давай! – рявкнул я.
Обычный, «повседневный» цвет чоругских светильников – зловещий багровый. Он ассоциируется у них с покоем и уютом, ибо родное солнце чоругов – невеселый красный карлик. Уж не знаю почему – возможно, таков в их представлении цвет опасности, – но аварийная подсветка была у чоругов лазурно-голубой. И притом куда более яркой, чем их штатное освещение. Сюрприз!
Вверх и в стороны от рабочего блока ударили десятки снопов искристой лазури.
Теперь стало видно то, что раньше было только «понятно»: дно реакторной затоплено маскировочным дымом. То здесь, то там дым бурлил и озарялся вспышками – это вели огонь мои циклопы. А наверху, в ярком свете, сновали юркие эзоши, причем их распределение по потолку реакторной сильно меня обеспокоило.
Они явно готовились к молниеносному броску к пультовой – прямо на меня.
– Пулеметчики! Сейчас они полезут к пультам. Сделайте выводы!
– Мой вывод, командир, уже перегрелся слегонца, – проворчал Демин, похлопывая ладонью свой «Смерч». – Но мысль я усвоил…
– Товарищ капитан, – в радиообмен включился Хамадеев, – прошу разрешения подорвать мины, установленные на потолке реакторной.
– Зачем? – не понял я.
– Да хочется как-то эту нечисть… вниз струсить.
– Сейчас, погоди, – ответил я Хамадееву и обратился к Лейкину:
– Что скажете, если все разом мины рвануть, ничего важного не накроется?
Лейкин засопел.
– Э-э… Не знаю… Честное слово… Но лучше не рисковать… Мой вам совет – лучше включите систему пожаротушения.
– А что она собой представляет?
– Четыре десятка форсунок на потолке, – отвечал Лейкин. – И около сотни – на стенах. Рабочее тело – газ-пиродепрессант.
– И что им от этого газа сделается? Они же в скафандрах все!
– Если верить техдокументации, впрыск пойдет под давлением сто атмосфер. При этом газ создаст реактивную тягу, под воздействием которой форсунки начнут авторотацию с порядочной скоростью… Температура на всех поверхностях в районе форсунок резко упадет…
– Короче говоря, чоругов сдует – верно? – догадался я.
– Кого-то сдует… Но, главное, используемый чоругами пиродепрессант имеет склонность к конденсации. На потолке и стенах образуется своего рода каток, понимаете? И они уже не смогут перемещаться по нему с той же скоростью, что раньше… Сцепления с поверхностью у них не будет…
– Каток? Люблю катки… – задумчиво сказал я.
Лейкин не был бы ученым, если бы не поспешил добавить:
– Впрочем, это всего лишь мои предположения… Я размышляю по аналогии с одним случаем, который имел место на Харьковском авиакосмическом заводе… Я там практику проходил, в студенческие годы… И вот, помнится, загорелись разом два стенда с плазменными двигателями…
Я так и не узнал, что за ЧП произошло на Харьковском авиакосмическом. Потому что в этот момент эзоши ринулись в атаку.
Три группы эзошей по три—пять раков каждая открыли шквальный огонь на подавление наших пулеметчиков. А штурмовая группа – особей десять, – подрабатывая реактивными ранцами, запрыгала зигзагами к пультовой.
Эти головорезы атаковали без стрельбы. Только в передних конечностях каждого душераздирающе выли циркулярные электроножи. Вгрызается такой ножик в «Валдай», и уже на второй секунде дела твои плохи… Не спасает «Валдай» от электроножей.
– Включай свое пожаротушение, – сказал я Лейкину.
Я ожидал, что Лейкину достанет одного нажатия кнопки. Но нажав одну кнопку, он нажал еще штук пятнадцать, а потом принялся лихорадочно вращать какие-то штурвальчики.
Эзоши были уже совсем близко. Двое из них, прогудев великанскими майскими жуками, плюхнулись прямо перед нами.
Бронестекло брызнуло бриллиантовой пылью под ударами электроножей.
Лейкин сгорбился и заскулил от ужаса.
Крушков, это был его звездный час, с какой-то нечеловеческой матерщиной выкатился из пультовой, заливая чоругов потоками смертоносного вольфрама из двух «Тульских Шандыбиных» (кстати, снова же по-македонски!).
И тут наконец реакторную наполнил резкий, буравом ввинчивающийся в мозг, шипящий свист – это из форсунок ледяными рапирами ударили струи пиродепрессанта.
Эзоши кубарем полетели вниз.
Кто-то успевал в последний миг дать тягу на реактивном ранце и худо-бедно приземлялся.
Кто-то, менее расторопный, упал на рабочий блок реактора и дальше его судьба решалась чистым везением. Очутившиеся в фокусе магнитных лазеров были мгновенно расплющены в газетный лист. Везунчики отделались легким испугом и потерей штурмовых винтовок, после чего попали под шквальный огонь пулемета нашего опорного пункта. Были еще и третьи, те, кого тугие струи газа обошли стороной. Они удержались на потолке и нам оставалось надеяться лишь на эффект катка, обещанный Лейкиным.
Эзоши из группы мастеров ножевого боя попадали вниз все до единого. Травмы, несовместимые с жизнью, получил только один из них. А остальным их пришлось устраивать практически вручную – озверев, мы топтали их и били прикладами… Кто погуманнее – расстреливал в упор из подствольного гранатомета…
При этом, черт возьми, ножи в автономных конечностях их боевых скафандров жили дольше своих владельцев на горе нашим «Валдаям». Несколько циклопов вышли из строя из-за местных разгерметизаций.