На краю бездны
Шрифт:
Вопреки ожиданиям, дороги были переполнены…
Сотни тысяч, даже миллионы беженцев, в панике бегущих из страны, из зараженных областей юго-запада и северо-востока, толпы беженцев, которыми никто не занимается, потому что мысль у всех одна – джихад, священная война с неверными. Беженцы в основном гуртовались возле дорог, границы везде были перекрыты, и не таможнями, а фронтами. Кто мог – уходил в Афганистан, – но и там уже создавали «завесу» – местные племена, совсем не обрадовавшиеся нашествию соседей, грабили и убивали их, мужчин в основном расстреливали, а женщин и детей брали в рабство. В Афганистане тоже бушевал мятеж, анархия, мутное, кровавое варево выхлестывало во все стороны, банды боевиков прорывались в Индию. Неспокойно было в зоне племен, которая по соглашению Дюранда должна была вернуться к Афганистану в девяносто четвертом, но так и не вернулась, и даже британцам уже становилось понятно, что, посеяв ветер, они теперь пожинают бурю. Афганистан постоянно бомбили, воинские части Ее Величества перекрыли Хайберский
По обе стороны дороги – автомобили, давно сожравшие последний бензин, тряпье, палатки из подручных материалов, просто навесы от солнца. Бегают дети, шум, вонь, загаженные испражнениями и гнильем придорожные канавы. Там же лежат расстрелянные – революционные гвардейцы не церемонятся.
Взгляды… Эти взгляды могли бы убивать, и так эти люди смотрели на них, воинов Аллаха, продвигавшихся под черным знаменем к эпицентру беды. Воины Аллаха, чтобы убить неверных, взорвали страну, сожгли ее атомным пламенем, уничтожили весь нехитрый быт, создававшийся этими людьми для себя, они сорвали их с насиженных мест и бросили умирать в пустыне. Вопреки устоявшемуся мнению – далеко не все готовы поддержать ислам, далеко не все готовы лишиться нажитого во имя торжества истинной веры – и это вызывает безудержную ненависть фанатиков, готовых положить на бесовский алтарь веры свои жизни и требующих от других того же…
Машины, на которых разъезжали боевики, отличались флагами – только не черными, а зелеными. Обычно это были большие, тяжелые машины, грузовики и самосвалы, не всегда военные, в кузовах которых стояли вооруженные до зубов люди, иногда эти люди стреляли в воздух. Была у боевиков и бронетехника, но не так много. Спецназовцы знали, что до сих пор держится крупнейший, узловой аэропорт региона, как военная, так и гражданская авиационная база – Мехрабад, хотя потери там составляли до девяноста процентов личного состава. Тем не менее Мехрабад, поддерживаемый с воздуха налетами бомбардировщиков и штурмовиков, держался, удалось наладить доставку туда боеприпасов, подкреплений и даже боевой техники. А вот база в Бушере была частично эвакуирована, потому что рядом море, и держать объект почему-то сочли нецелесообразным. В поддержке эвакуации участвовал линкор «Александр Первый», его шестнадцатидюймовые орудия главного калибра буквально смешали осаждавших с землей. На берегу остался только небольшой плацдарм, который успели подготовить в инженерном отношении – его держали для обеспечения будущей высадки.
Тем не менее Тихонов, да и Араб тоже, ехавшие в головной машине, начали ощущать беспокойство. Флагов с шахадой почти не было – только зеленые, с надписью «Аллах Акбар, Махди Рахбар», «Аллах велик», «Махди вождь». Это были шииты, а они были суннитами, многие говорили не на фарси, а на арабском. Они вполне могли сойти за воинов джихада из Афганистана, тем более что в русском спецназе специалистов по Афганистану тоже хватало, «легенда» прошла бы. Но в любой момент их могли остановить, мог начаться религиозный спор, а здесь такие споры обычно оканчиваются стрельбой.
Накаркали! Две машины, бортовая и самосвал, перегораживали дорогу, чуть в стороне стоял расстрелянный и обгоревший пикап, видимо, пытался прорваться на скорости, и их покосили из пулеметов. Пулеметы здесь тоже были, Араб насчитал целых три. И как назло один из боевиков вышел на дорогу, за неимением жезла махнул автоматом, приказывая остановиться.
Араб, сидевший за рулем, положил руку на рычаг коробки передач.
– Спокойно… – сквозь зубы процедил Тихонов, – останавливайся, мотор не глуши. Подъезжай ближе к грузовикам.
Боевик, держа руки на автомате, неспешно шел к ним. Араб видел, что, по крайней мере, двое из троих пулеметчиков целятся в них, третий, кажется, обкурился и ему все до лампочки.
Тихонов опустил стекло. Едва слышно щелкнул замок водительской дверцы.
– Салам… – подойдя, поздоровался боевик.
– Ассаляму алейкум уа РахматуЛлаху уа Баракятуху! – поздоровался полным приветствием подполковник Тихонов. – Разве не сказал пророк, саллаЛлаху ‘аляйхи ва саллям: приветствуй своего брата всякий раз, как встретишь его, и воистину, в день Суда ты не окажешься среди потерпевших ущерб? Или тебя не пугает сказанное?
Боевик мрачно и подозрительно смотрел на неизвестного. Его звали Вахид, он был темен и груб, мало чего знал, кроме того, что ему преподали в медресе. Он был шиитом, и ему говорили, что сунниты его враги, потому что они подло убили Али, четвертого имама, да пребудет он по правую руку от Аллаха. Содеянное заслуживает расстрела. Но он знал также и то, что нельзя убивать тех, кто идет по пути джихада, потому что это – страшный харам, и за это с него могут снять живьем кожу или повесить, и он умрет страшной, позорной смертью, никогда не попав в высшее общество.
– Я плохо понимаю твой язык, брат… – сказал Вахид, – ты говоришь на языке арабов, а я почти не знаю его, ведь я из персов.
Сказанное имело свою подоплеку, и весьма серьезную. Персы были не такими, как арабы, они считали себя нацией более высокого уровня, они считали себя потомками ариев – и не случайно, именно на территории современной Персии творил Заратустра. Сказав такое, Вахид тонко оскорбил человека, который даже не пожелал выйти из машины и у которого на голове была черная чалма, подвязанная повязкой с арабскими письменами.
– Аллах поможет нам понять друг друга, ведь мы братья в джихаде, и пока не повержен последний из неверных, пока на земле существует ширк, пока все народы не слились в совершенстве таухида [58] – какое может быть между нами непонимание? Что же касается твоих слов о том, что ты перс, а я араб – признаюсь, мне неприятно слышать их, ведь мы оба сражаемся на пути Аллаха и встретимся в раю, когда он дарует нам шахаду. Разве не пала Великая Османская империя от фитны национализма, разве смогли бы русисты поработить мою землю, да и твою тоже, будь между нашими отцами единство? Но нет, сам шайтан пожаловал к моему отцу и сказал: «Зачем тебе турки и их власть и их Халиф? Когда у вашего народа есть свои валии, амиры и вилаяты, к вашему народу пришёл Мухаммад, вы завоевали турков, а сейчас они правят среди вас». А к туркам пришел такой же шайтан и сказал: «Зачем вам арабы, вы турки, у вас есть свой Халиф, Султан, власть, вы лучше, чем они, отделитесь от них, ведь вы не нуждаетесь в них, а они нуждаются в вас». Посетил шайтан и твоего отца, потому что нечистый скор на злые дела, и не зря мы прибегаем ко Всевышнему, когда ищем защиты от козней и злых наущений врага правоверных. И сказал шайтан: «Вы персы, у вас есть своя земля и свой шах, вы верите не так, как верят арабы и турки, зачем вам проливать за них кровь, живите и верьте в своей вере, а о братьях забудьте». Но разве не сказано Посланником: «Не наш человек тот, кто призывает к асабийе [59] , не наш человек тот, кто сражается ради асабийа, и не наш человек тот, кто проявляет гнев из-за асабийи». Воистину слова эти верны, ибо сказаны самим пророком, а переданы Муслимом, да пребудет он по правую руку его, и вправе ли мы ставить переданное пророком под сомнение? Аллах тяжко покарал наших отцов за их раздоры и асабийю, позволив безбожникам взять над ними верх и осквернить Два Святых Места, разве вправе мы сомневаться, что это произошло по воле Аллаха, ведь Аллах над всякой вещью мощен, а за ширк и поклонение тагутам, в которое впали наши отцы – мучительное наказание. Может ли быть наказание мучительнее, чем пребывать под пятой кяффиров, смотреть, как своим присутствием они оскверняют Два Святых Места, как делают безбожниками наших детей, поклоняться тагуту и принимать его суд. Вы восстали и убили тагута, а мы пришли на твою землю, чтобы искупить грех наших отцов и помочь вам сбросить с плеч камень ширка и безбожной тирании, и мы рассчитываем на то, что как только на многострадальной персидской земле установится таухид, вы придете на нашу землю и поможете освободить ее от кяффиров, во имя Аллаха. Разве имеет значение то, что ты перс, а я араб на пути джихада? И разве ты не знаешь о том, что пророк сказал, а Муслим передал следующее: «Если кто-либо придет к вам, тогда как ваше дело будет единым, вокруг одного человека, и он пожелает вас расколоть и разделить ваш джама’ат, то отрубите ему голову!» [60] Имам ан-Науауи, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «В этом хадисе повеление убить того, кто вышел против правителя и желает разделить мусульман, и если он после предостережения не прекращает, то следует его убить» [61] . А Имам ас-Сан’ани, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «Эти слова указывают на то, что того, кто вышел против правителя, вокруг которого собрались мусульмане, дозволено убить, для избавления от вреда рабов Аллаха» [62] .
58
Единобожия. Кстати, оцените уровень подготовки войск специального назначения. Офицеры на южном операционном направлении свободно знали, как минимум, арабский, а многие фарси и бедуинские диалекты, могли совершать намаз, помнили наизусть многое из Корана и могли вести богословские споры.
59
Национализму.
60
Муслим 3/1479.
61
Шарху сахихи Муслим 12/241.
62
Субулю-Ссалям 3/506.
Вахид скосил глаза и увидел, что один из муджахеддинов на заднем сиденье большой русской машины держит пулемет так, что его дуло смотрит прямо в живот Вахида. Он видел, как из пулеметов расстреляли инженеров, строивших оросительные каналы, и совсем не желал оказаться на их месте. Тем более что намек, который последними словами дал командир муджахеддинов, был более чем ясен – того, кто вносит раскол и смуту в ряды муджахеддинов, дозволяется убить.
– Я вовсе не хотел вносить раскол между теми, кто идет по прямому пути, – миролюбиво произнес Вахид. – Скажи мне, кто ты и куда едешь?