На краю одиночества
Шрифт:
Когда-нибудь.
У кого-нибудь.
Ожидание неожиданно затянулось. Анна считала про себя, после устала… снова начала считать, однако сбилась после двух тысяч. Вздохнула. Повернулась к темному окну, уставилась на мутное свое-чужое отражение, которое было и не отражением даже, а так, расплывшимся пятном.
Она прислонилась лбом к стеклу.
Дохнула.
Коснулась влажного пятна на оконце и руку убрала, заслышав шаги.
– Проклятье… Олег, ты знал, что сегодня важный день, и все-таки набрался…
– Мама…
– Садись, я сказала. Ничего-то тебе поручить нельзя. Кто сказал, что именно мужчины правят миром? Ты порой ведешь себя, как полное ничтожество… Господи, за что мне такое наказание?
Дверца открылась, впуская запах чужих духов и Олега.
– Видишь, хоть кто-то меня слушает.
– Еще бы…
– Замолчи и сядь. И не вздумай к ней прикасаться! Слышишь, Олег?
– Слышу, слышу…
Он с трудом забрался в экипаж и, устроившись на противоположной лавке, зевнул. Запах алкоголя стал тяжел, ощутим, и Анна с трудом удержалась, чтобы поморщиться.
– А ты молчи, ясно?
Ответить ей не позволили. Чужая воля ожила, но теперь она ощущалась не сетью, скорее паутинкой, сорвать которую Анна могла бы без особых усилий.
– Спи, Олег, – княгиня Холмогорова коснулась щеки сына.
– Я не хочу… я не хочу опять…
– Надо, дорогой… но ты спи, а потом все наладится. Все будет, как раньше, веришь?
Из глаз Олега потекли слезы, плечи его мелко вздрагивали, и он все повторял:
– Я не хочу больше… больше не хочу… не надо… пожалуйста, не надо…
– Спи, – этот приказ заставил его смежить веки. – Видишь?
Евгения обратила высочайшее внимание на Ольгу.
– Это из-за тебя он болен. Но ничего, еще немного и он выздоровеет, а я… я смогу вернуться.
Куда?
Но вопрос Анна оставила при себе. Хлопнула дверь, заурчал мотор. Княгиня сама села за руль? Это совсем не удивило. Тронулась она мягко, но Олег все равно покачнулся.
А Ольга знает?
Нет. Не должна, иначе она тоже была бы здесь. А выходит… забыли? Оставили? Или… возможно, она просто предпочла не знать. С людьми бывает, когда они забывают открыть глаза.
Олег во сне всхлипнул.
И Анна осторожно коснулась влажной его щеки, стерла слезы, вытащила шар и, приложив к шее, подождала, пока он нагреется.
А вот с княгиней?
Приложить?
Ждать?
Или… хватит признания? Если, конечно, Холмогорова захочет признаваться? Вряд ли…
– Анна? – Олег вдруг очнулся ото сна. – Все-таки она тебя… она умная. И хитрая. Она всем кажется слабой, а на деле… знаешь, она сожрала отца. Не того, который наш, а… но я его любил. А он меня. По-своему, конечно, потому что знал, что ребенок чужой.
Он поерзал.
Рукой мазнул по рту, подбирая слюну.
– Я пьян… я в последнее время постоянно. Но так легче.
Анна чуть склонила голову.
– Он защитит… хотя… тебя вот не спасло, но ты – другое дело, тебя бы она не тронула, если бы… до чего все сложно.
Пусть расскажет.
Пока едет мотор. Он неторопливый, ибо княгиня осторожна и не желает привлечь внимание, так что есть время. Немного.
– Послушай. Тут… будет поворот перед домом. Она сбросит скорость. Она всегда сбрасывает, и тут… привычка. Я тебя выкину, а ты беги. Постарайся… беги и…
– Нет, – шепотом произнесла Анна и прижала палец к губам.
Она не собиралась раскрываться, но с этого спасителя и вправду станется выкинуть ее из экипажа на ходу.
– То есть ты… матушка… конечно, нет.
Олег замер, раздумывая, как поступить. И с ним замерла Анна. Она вдруг испугалась, что сейчас он крикнет или постучит в стекло, разделяющее кабину водителя и салон, или сделает еще что-то. Но… плечи опустились.
– Это… и вправду давно следовало бы остановить.
– Когда все началось?
– Когда умер дед… то есть, со мной всегда что-то было не так…
Глава 27
Олег точно знал, что он не соответствует ожиданиям матушки, хотя и старался. Учителя его хвалили, правда, не столько за успехи, сколько вот за это самое старание.
У него не было способностей к математике.
И с языком имелись трудности, даже с родным, что уж говорить об иностранных или, хуже того, мертвых? Правила путались, слова мешались, произношение…
– Не переживай, барин, – приставленный еще в младенческие годы воспитатель утешал Олега по-своему, – чай, не бедный, наймете толмача, коль нужда выпадет.
И Олег вздыхал с облегчением.
Вот только на матушку его аргументы не действовали.
– Невозможно, – говорила она, разглядывая табель с отметками. – Невозможно, чтобы это был мой сын… хоть что-то у него получается?
Музыка.
Музыку Олег любил самозабвенно, особенно арфу, обнаруженную им на чердаке старого дома. Он сам выучился играть, и как после сказал наставник, нанятый дедом, весьма прилично, но…
– Музыка – женское занятие, – жестко заметила матушка после концерта. – И для вас, мой дорогой, оно не годится. Потрудитесь приложить больше усилий к иным областям.
Арфу попытались отнять, но Олег не дал.
Тогда-то, от страха, что он лишится единственного своего друга, – а он вполне себе по малости лет полагал инструмент живым, – с ним и случился первый приступ.
Он помнил, как кричал, как цеплялся за тяжелую раму, как…
А после пришла боль. И длилась, длилась…
Очнулся Олег уже в постели.