На краю Ойкумены
Шрифт:
Чем больше хмурилась мать и шире улыбалась Эрис, тем убедительнее девочка старалась доказать свою правоту. Дошло до дифирамбов поцелуям и нежным объятиям мужчин.
Разгневанная Таис поняла, в чем дело. Она успокоилась и стала терпеливо объяснять дочери, что ей наговорили сказок, а в жизни, чем бы ни занимался человек, а особенно женщина, все происходит не так легко и безоблачно.
— Нам, женам, не так много дорог в жизни, сколько дано богами мужам, — тихо говорила она дочери, гладя ее прямые каштановые волосы и заглядывая в серьезные карие глаза. — Каждая дорога должна поэтому избираться тщательно. Необходимо знать и взвесить все способности, данные нам богами, и возможности их улучшения. Путь гетеры — один из самых трудных. Он подобен
250
Имеются в виду наречия древнегреческого языка, довольно заметно отличавшиеся друг от друга.
Таис откинулась спиной на плетенку и закрыла глаза, будто утомленная воспоминаниями.
Притихшая Ирана долго молчала, прильнув к матери, и сказала:
— Я поняла, мама! Я больше не хочу быть гетерой.
— Ты разумна и осмотрительна, дочь царя, прославившегося осторожной мудростью. Пойди спать, наступает жара. И пошли мне няню.
Едва девочка удалилась, Таис вскочила и несколько раз прошлась по палубе. Эрис обняла ее, хорошо зная настроения подруги.
— Ничего не случилось, просто девчонка созрела для замужества и бредни, мутящие ее голову, выкладывает Иране.
— Я мало занималась с дочерью, если…
— Так это твоя вина, а не няни! — улыбнулась Эрис.
Таис топнула ногой и вдруг засмеялась.
— Ты права. Но я ей покажу гетеру!
— Поздно стала ты проявлять свирепость царицы. Если хочешь знать, то и тут твой недосмотр.
— В чем, о богиня справедливости?
— Проглядела. Девчонке пора. Она израсходует себя на пустые томления, тугие груди ее опустятся без любви. Кто будет виновен? Старшая! Она живет у тебя, так и заменяй ей мать.
— Беда с грамотными девчонками из хороших семей. Рано начиталась!
— Может, о твоих же похождениях? Немало книг написано уже об Александре и его приближенных…
Прибежала няня — пышногрудая быстрая девушка с черными мечтательными глазами и длинными ресницами.
— Позови Ройкоса! Скажи, чтобы принес кусок веревки.
Явился старый тессалиец, выжидательно глядя на Таис.
— Раздевайся! — приказала афинянка няне,
Таис притронулась к груди девушки, покачала головой и спросила:
— Ты мазала соком цикуты? Долго?
— В пианепсионе будет пятый месяц второго года, — пролепетала няня.
— Безумная! Посоветовалась бы со мной… теперь они останутся такими каменными!
— И пусть! — осмелела девушка.
— Сок цикуты столь волшебен? — удивилась Эрис.
— Если грудь мала, он заставляет ее расти и навсегда закрепляет. Только нужна строгая мера, а наша глупышка, мне сдается, перестаралась.
— Опять твой недосмотр, — строго сказала Эрис, — хозяйке следовало бы иногда заменять мать.
— Да, справедливая моя подруга, ты права, — сказала Таис, критически оглядев цветущее тело няни.
— Царица… госпожа… я не знаю, в чем…
— Нет, ты знаешь! — перебила Таис, стараясь придать голосу нужную свирепость. — Ты размечталась о любви, хочешь стать гетерой и забила своими бреднями голову моей девочке.
— Госпожа, я только рассказывала, что прочитала!
— Неправда! Прибавила и собственные мечты. Я их исполню. Иди как есть туда, где помешаются наши моряки. Будешь услаждать их остаток плавания. Начнешь свой путь к служению Афродите. Мореходы скучают по женам, их поцелуи крепки, тела сильны, объятия неутомимы. Чего тебе еще нужно?
— Царица!..
— Я запретила вспоминать мой титул! Забудь его!
— Госпожа, я только рассказывала, что прочитала!
— Не хочешь служить Афродите, отдав свой пояс кораблю? Тогда ты злонамеренно смущала мою дочь! Слова твои были лживы, и тебя следует отдать Морскому Старцу. Ройкос! Свяжи ей руки и ноги и сбрось в море! — незаметно подмигнув, приказала Таис тессалийцу.
— Дядя Ройкос! Вы не сможете! — закричала девушка.
— Смогу! Давай руки! — ответил старый воин, страшно оскалив зубы. Девушка упала к ногам Таис, дрожа и плача.
— Будет. Игра окончена! — вдруг рассмеялась афинянка. — Вставай. Теперь десять раз подумай, прежде чем что-нибудь рассказывать Иране.
— О госпожа, ты пошутила? Ты не сердишься?
— Сержусь! Но не могу больше мучить тебя и… его. — Она показала за угол постройки, где, белей мела, старший сын Ройкоса сжался, готовый к прыжку.
— Я могу идти? — спросила девушка, нагибаясь, чтобы поднять хитон.
— Иди! И вот тебе на память! — Таис так шлепнула няню, что на коже отпечатались пальцы и девушка взвизгнула. Эрис отвесила ей второй шлепок и толкнула в спину. Девушка помчалась в отведенное женщинам помещение.
— Не стой, будто потерянный, — сказала Таис сыну Ройкоса. — Будь мужем, иди и утешай.
Юношу как ветром сдуло.
— Ты ударила ее до слез, — укорила Эрис.
— Не знаю, у кого будут слезы, — ответила Таис, дуя на пальцы, — такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой.
— Ты сегодня царствуешь, о львица, — пошутила Эрис, с некоторой опаской поглядывая на подругу.
— В львицу сейчас превратишься ты, — пообещала Таис и повела подругу в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое помещение, оборудованное на время плавания для женщин.
— Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе! Закрой глаза!
Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным выходкам.
Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра, извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду, расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик сардоникса, полосатого, белого с черным, агата. Афинянка надела украшение на голову Эрис. Оно пришлось впору, и немудрено. Его сделали по заказу Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы или стефане получалась корона некоей эфиопской царевны.