На критических углах
Шрифт:
— Эту записку Евсюков потерял недавно, во время купания.
— Быть может, медсестра Ярцева действительно вызывала Евсюкова в санчасть? — спросил Комов.
— Она это категорически отрицает. Кроме того, Евсюков сравнил записку с почерком Ярцевой и убедился в том, что обе записки написаны кем-то другим, неизвестным ему лицом.
— Почему Евсюков рассказал все это вам?
— Евсюков рассказал мне все это как забавную историю, но я здесь, товарищ майор, ничего забавного не увидел и посоветовал ему обо всем доложить вам. Разрешите идти?
— Идите. Записка останется у меня.
Левыкин четко повернулся и вышел из кабинета.
Комов
— Ты что, Чингис! С ума сошел?! — крикнул Левыкин и приблизился было к собаке, но пес, злобно рыча, отошел в сторону и лег у клумбы под окном замполита.
Комов выбежал из штаба и подошел к собаке. Чингис послушно перевернулся перед ним на спину и закрыл глаза.
— За последнее время, товарищ майор, Чингис стал раздражительным и злым, — выйдя из штаба, сказал офицер связи.
— Возможно, — согласился Комов, затем вернулся к себе в кабинет, захватил записку, переданную Левыкиным, и пошел в особый отдел.
Подполковник Жилин внимательно выслушал его и, повертев в руках записку, уточнил:
— Вы говорите, Анатолий Сергеевич, что Левыкину известно о прибытии новой техники?
— Да, известно. Вы связываете текст перехваченной криптограммы с осведомленностью Левыкина о прибытии новой техники?
— Нет, это разные вопросы, и никакой взаимосвязи я здесь не вижу. Кроме того, в полку действительно идут разговоры о новой технике, все с нетерпением ждут прибытия эшелона, но, разумеется, никто, кроме командира полка, вас, Анатолий Сергеевич, начальника штаба и меня, не знает точного срока…
— Но неизвестный автор криптограммы знает! — перебил его Комов.
— Да, знает. Эшелон действительно прибывает двадцать первого.
Вошел капитан Данченко, и Комов, не желая мешать их работе, направился в штаб.
Проводив замполита, Жилин вернулся в кабинет и спросил, обращаясь к Данченко:
— Ну, что у вас нового, товарищ капитан?
— Мне кажется, что два эпизода заслуживают внимания. Четырнадцатого числа на аэродроме Евсюков виделся с медсестрой Ярцевой; между ними произошла размолвка, причем Евсюков показывал ей документ или письмо, написанное на прямоугольном листке бумаги желтого цвета, похожем на отрывной листок материального требования в аптеку войсковой части. Проверив книгу требований, мы установили, что корешки за номерами шестьдесят четыре, шестьдесят пять и шестьдесят шесть не были заполнены и по отчетным талонам материального склада не проходили. И второй, как мне кажется, не менее интересный факт. В субботу семнадцатого числа Евсюков, по всей видимости случайно, встретился в ресторане «Сухум» со старшим лейтенантом Астаховым. Они о чем-то долго беседовали. Некоторое время Астахов оставался один, Евсюков уходил и вскоре вернулся. Выяснить, где был техник, не удалось. Из ресторана они вышли вместе.
— Кто платил в ресторане? — спросил Жилин.
— Платили оба. Из ресторана они пошли в парк. Здесь, в глухой аллее, Астахов что-то писал автоматической ручкой Евсюкова в его блокноте, после чего техник передал Астахову
— В глухой аллее должно было быть темно…
— Ему светил карманным фонарем техник.
— Не кажется ли вам, товарищ капитан, что Евсюков ведет себя наивно?
— Больше чем наивно — глупо, но им руководит умный и осторожный человек.
— Что умный и осторожный, это бесспорно — нам еще ни разу не удалось проследить за их встречей. Вот Евсюков куда-то уходил из ресторана. Можно не сомневаться, что он встречался с этим человеком.
— Рано или поздно, но мы это выясним…
— Поздно, Максим Фадеевич, не годится, — перебил его Жилин. — Двадцать первого прибывает новая техника, и, очевидно, в эти дни нужно ожидать каких-то активных действий. Появились новые, интересные факты. Их только что рассказал майор Комов. — Подполковник подробно все передал Данченко и в заключение неожиданно спросил:
— Скажите, если логически осмыслить сегодняшний визит техника Левыкина к замполиту, то какой можно сделать вывод?
Данченко подумал и сказал:
— Если Родин поделился с ним своими подозрениями, стало быть, Левыкин не мог быть тем человеком, которого подозревал Родин…
— Вот-вот, правильно, капитан. Мы подошли к главному, — подчеркнул Жилин. — Накануне прибытия новой техники врагу важно снять с себя всякое подозрение и тем самым развязать руки…
— Что вы, Василий Михайлович, да мы никогда Левыкина не подозревали, — улыбаясь, заметил Данченко.
— Но проверяли каждого человека и в том числе Левыкина. Хорошо, не будем упоминать эту фамилию. Скажем, икс подслушал у открытого окна разговор Родина с замполитом, убил Родина и затем явился к майору Комову с подобным признанием. Было бы это последовательным и логическим шагом?
— Неужели вы, товарищ подполковник, строите свою версию только на этом факте?
— Вы упустили главное — собаку.
— Говоря откровенно, я не принял собаку во внимание. Со времени смерти Родина Чингис стал нелюдимым и злобным псом.
— Но он же не бросается на всех?
— Левыкин мог обозлить Чингиса тем, что перешагнул через него.
— Согласен, но все же советую вам проверить эту версию. Что касается записки, полученной Евсюковым, то… Враг мог запиской от имени Ярцевой вызвать Евсюкова с гауптвахты в часы убийства, зная о том, что отлучка из-под ареста не может остаться незамеченной. Здесь тонкий и, как видите, верный расчет. Не зная, что он подозревается в убийстве, Евсюков защищал репутацию Ярцевой и уверял капитана Фарюбина, что пробыл в санчасти не более пятнадцати минут. Вторая записка преследовала ту же цель: враг знал, что против него единственная улика — сигареты, и он делает очень верный ход — преподносит Евсюкову сто пачек сигарет той же марки, что курил сам. Ему, как видите, удалось сбить нас со следа и пустить следствие по ложному пути. Теперь будем проверять эту версию. Предстоит большая и кропотливая работа. — Рассматривая через лупу записку, Жилин продолжал: — Почерк, конечно, изменен, но никогда еще не удавалось преступнику так изменить почерк, чтобы графическая экспертиза не могла установить истины. Просмотрите, товарищ капитан, все личные дела технического состава и отберите для экспертизы все, что будет иметь, пусть даже самое отдаленное, сходство с этим почерком. Кроме того, личное дело лейтенанта Левыкина захватите целиком, я хочу просмотреть его.