Шрифт:
Бессонница
Её голова уютно лежала на моей руке. Я слушал, как она сопит. Лучший звук в мире – мне есть с чем сравнивать звуковую палитру радости, тихой или громкой.
Помню, недавно обняла и прошептала: «Не обижай меня, пожалуйста».
Как?! Как такое возможно? Я лучше ногу себе прострелю, чем обижу её!
Знаете, что ужаснее самого страшного? Не потеря любимого и родного человека, а прямая вина в потере. Об этом редко пишут поэты. А если пишут, то не передают всю боль и безысходность виновной стороны. Душа должна высохнуть прежде, чем обидеть, а затем потерять.
Как мне убрать тревогу и стать открытым до самых мелких частиц души? Каким нужно быть рядом с любимой женщиной, чтобы увидела, подумала и приняла? Всё просто. Кошки. Пофиг пушистым на вес, рост, должность, машину и прочее. Главное искренность, нежность и забота. Как у Creed в песне «С широко открытыми руками»:
With arms wide open
Under the sunlight
Welcome to this place…
В детстве вышел во двор – солнце, и открыт миру, ждёшь каждый день нового, интересного. Это во мне осталось, самое важное.
Похоже, она рассмотрела. Я же старался быть с ней, как с кошкой. Нежным и открытым.
Перевернулась на другой бок, уткнулась носом в ладонь. Теперь я понял, для чего мне бессонница.
Возвращение
Олег красивым абриколем загнал «свояка» в лузу. За соседним столом послышались одобрительные возгласы. Затем последовал прямой шар в среднюю, который он сыграл нищенским ударом, не рискуя сделать подставку сопернику.
– «Слог – человек», как сказал Карамзин, – Сергей наполнил рюмки, стараясь утаить гримасу разочарования.
– Не в этой игре, да и не про меня. Всегда шатает из стороны в сторону. Другое дело ты: походка, почерк, даже куришь – во всём своя манера, натура.
Сергей подошёл с полными коньячными рюмками.
– Олег, – сказал он, – я знаю тебя с восьмого класса. Я и жизнь знаю класса с седьмого-восьмого, с тех пор, как остался один за старшего с братьями, сестрой и склеротичкой-прабабкой. И уже давно не верю ни в Деда Мороза, ни в бескорыстную любовь, ни в оправдательный приговор без денег, – его голос становился всё громче.
– Сергей, на нас смотрят. Я всё расскажу потом, обещаю. Ты дашь мне то, о чём я тебя попросил?
– Не перебивай, – пророкотал уже не человек, а орган весом за шесть пудов. – И ещё. Ты никогда не умел играть в бильярд, «американку» два часа мусолил, пока не выносили пьяным. А там, где ты отдыхал год и два месяца, в карты можно научиться и ещё, пожалуй, многому. Но бильярд! Да так, как сейчас, ровно, уверенно. А осанка, осанка-то.
Он упал в кресло. Шумно отдышавшись, выпил, не глядя на друга. Затем, всё ещё недовольно качая головой, произнёс:
– Под твоим водительским сиденьем уже, ребята час назад положили. Не понимаю, ничего не понимаю. Неужели она стоит того, чтобы так рисковать? А, дружище? – голос его стал мягче, а глаза смотрели по-прежнему ласково.
– Дело не в ней. И не в сыне.
– Тогда в чём? Объясни старику.
– Рецикл. Ну, как бы перерождение. Вот жил человек, сомневался, искал, находил. Потом всё, взрослым стал. Понял, где добро, где зло. Для себя – значит, добро, значит, правильно. Кто мешает – зло. Всё по полочкам. Жена – значит, деньги, одежда. Ребёнок – игрушки, только не мешай. Друзья – те, от кого польза. Как тебя сохранил, удивляюсь!
– А я – мудрый клоун, – Сергей довольно улыбнулся и скорчил рожицу.
– А потом вся отлаженная система ценностей рушится, и ты можешь только наблюдать. Пытаешься всё назад вернуть – только хуже выходит. Пытаешься заново жить – сплошное лицемерие. Ну, прямо как в писании, «новое вино в старые меха». И на самое дно. Становишься отходом. Естественный или искусственный распад. Дальше процесс – восстановление вещества, говна, в которое я превратился. Заново воссоздаётся что-то ещё нужное, способное приносить пользу. Ну, вот и со мной что-то похожее произошло.
– Да, брат. Тут лишний раз промониторишь дела свои и с генералами в бане дружбу закрепишь, а то вон как людям в СИЗО голову сносит, – Сергей поднялся, дал знак телохранителю, что пора. – Олег, ты хороший парень. И всегда таким был – надёжным другом и партнёром, нормальным мужем и отцом. Ну, попал, ну, выпутался. Отдохни с месяц, вся дурь выветрится. А про Ленку… Тут, конечно, сын, понимаю, но у них как бы любовь, сплошная стабильность. Финансовая тоже: у него отец – учредитель банка. Опасения излишни. Тебя ждут, чтобы развестись. Думаю, глупостей ты не должен наделать. В общем, не слабак, знаю, справишься.
Друзья обнялись. Олег немного задержался, заказал ещё кофе.
На улице мело, но сигарету выбрасывать не стал. Открыв дверь Туарега, пошарил под сиденьем. В тряпичном свёртке наощупь узнал знакомый рельеф ТТ. Он вспомнил, что уже полтора года не держал оружие в руках. Прислушался к себе. Нет, ничего не осталось. Просто кусок железа, и всё.
Для начала заехал в торговый центр в отдел «Paul&Shark», весьма удивив продавщиц выбранной чётко и быстро полной осеннее-зимней экипировкой, которую и надел тут же, сложив старое в мешок и попросив выбросить его. Далее – салон, мойка, лёгкий обед. В санузле долго смотрел в зеркало. Глаза стали другими. Как у студента, ясными и немного наивными и, как у старика, задумчивыми и глубокими. Страха в них уже не было, но и смелости тоже. А вот она сейчас очень нужна, предстояла встреча с сыном.
Стараясь просто ни о чём не думать, Олег подъехал к детскому садику. Прошел через два поста охраны и зашёл в группу. Голос сына узнал сразу – звонкий, эмоциональный, с еле заметным дефектом речи при волнении. Малыш оправдывался перед воспитателем за плохое поведение на обеде. Набрав полные лёгкие воздуха и выдавив его в ладонь, чтобы снять напряжение, он перешагнул порог группы.
– Следовало, по крайней мере, позвать меня. Даже, если ты прав, всегда лучше решить конфликт мирно. Так, Алёша? – воспитатель строго смотрела на насупившегося пацана лет шести-семи. – В прошлый раз ты вёл себя разумно. Значит, можешь.