На мягких лапах
Шрифт:
– Когда стрела вошла в ее глаз я почувствовала это,– говорила Лида каким-то отстраненным и неживым голос, – тогда я и поняла, что ее призвала я. С насекомыми было так же, когда их раздавливали. Но... но это было в тысячу раз больнее и ощутимее. Я не просто чувствовала ее боль. Я умирала вместе с ней.– Девушка начала дрожать, поэтому обхватила плечи руками.– Я этого не хотела.
– Она подняла взгляд на брата и с мольбой добавила: – Правда не хотела.
–
– И я тебе верю, – добавила валькирия, которая сидела рядом с ней на кровати и гладила по голове.
– И тот стражник пострадал, – тем же неживым голосом сказала Лида. – Я не хотела, чтоб он пострадал. Я просто смутилась и испугалась, когда он ко мне вновь подкрался со спины.
– Дроу умеют подкрадываться, - кивнула Ивильмира головой, а потом резко дернула девушку за плечи, встряхнула и серьезным голосом сказала: – Лида, запомни: никогда не следует винить себя. Да признавать вину нужно, даже необходимо, и нужно пытаться ее искупить, но никогда не следует винить себя, потому что не одна вещь в мире не ломает твою жизнь, как съедающее изнутри чувство вины. Оно ломает тебя медленно, упиваясь каждой сломленной стене, из-за чего ты начинаешь себя или ненавидеть или жалеть. А потом ты начинаешь винить во всем не себя, а других и тогда... тогда... – Женщина замолчала, а потом зажмурилась, дернула головой и когда открыла глаза, с улыбкой продолжила: – Поэтому сейчас ты должна четко и уверено сказать: "Я признаю свою вину", а потом пойти и извиниться перед тем дроу. Поняла?
Девушка, внимательно слушавшая ее, кивнула головой, а потом напряженно спросила:
– А как я объясню, за что именно прошу прощение?
Ответом ей было задумчивое молчание. Но в результате решили, что извинения она принесет ему в виде букета цветов. А потом, когда Лида ушла спать в свою комнату, а Дэрек с Ивильмирой остались в этой, заняв кровати, стоящие друг напротив другу у разных стен, засыпающую тишину разбил тихий голос:
– Ты ведь о себе говорила?
– И что с того?
– Я просто хотел попросить у тебя извинение за все те обидные слова.
– Извинения приняты.
– А у меня ты ничего не хочешь попросить?
– Я, кажется, уже говорила: мальчиками не интересуюсь.
– Вот ты опять начинаешь!
– Хорошо. Извини меня. Доволен?
– Нет.
– Ну и иди в задницу, Реник-Веник.
– И тебе того же по тому же месту, Ивка-Сивка!
Комнату опять заполнила тишина, притом такая плотная, что, казалась, она сейчас может зазвенеть. И когда планка тишины поднялась на высшую точку, ее спустил вниз тихий-тихий
– Извини.
Хозяин этого голоса, наверное, даже и не думал, что ему ответят, но в ответ прозвучало:
– И ты меня.
"Двуногие такие двуногие!" - со смешком подумала я, а хвост медленно раскачивался, словно вторил за кивающим головой невидимым двуногим. "- Но этим они и необычны".
Глава тринадцатая
Матери
Не смотря на грозные обещания Ивильмиры разбудить Дэрека не свет не заря, чтоб повести на очередную примерку платья, а потом поводить по домам ее подруг, с которыми она давно:
А. Не виделась.
Б. Не сплетничала.
И в. Не обсуждала мужиков (вообще-то, она много чего перечисляла, но весь ее треп сводился к трем этим пунктам).
Вот только "не свет не зарю" валькирия беззаботно проспала. Как потом и последующие состояния дня: раннее утро, просто утро и уро позднее. Жреца это, правда, никак не опечалило, а даже, напротив, порадовало. Мужчина по обыденности проснулся рано, но к своей любимой книжке почему-то не притронулся, а задумчиво смотрел на валькирию, которая словно хотела свернуться клубочком, но, не имея подобной нам гибкости, только и могла прижимать ноги к груди, обхватив их руками. Поймав мой укоризненный взгляд, двуногий деланно вздохнул, пожал плечами и, словно извиняясь, добавил:
– Ничего не могу с собой поделать. Она мне нравиться, хотя я знаю, что не должна и что у нее есть уже этот... Как его? Киан? У них ведь отношения?
Если бы я могла, то пожала плечами, но из-за неимения подобной возможности, плавно махнула хвостом из стороны в сторону. Но жрец меня, как обычно, понял, поэтому усмехнулся, словно над своим вопросом, и ответил:
– Понятно.– Дэрек замолчал, нервно почесал указательным пальцем нос.
Комнату заполнила дымка задумчивости, которая медленно клубилась серебреной россыпью над головой мужчины. Вообще-то, то просто пыль искрились в свете магических светильниках, но обстановка и вид жреца под названием "обременен тяжелой думой" добавлял ей какую-то эфирную волшебность. Додумавшись до чего-то двуногий кивнул, словно пытаясь поддержать какие-то свои мысли и решительно сказал:
– Эль, как думаешь...
Предложение, так и не стало вопросом, поэтому ни над чем задумываться я не только не стала, но даже не успела узнать, какие тяжелые думы уже меня должны были обременять. В белую дверь, с выложенными из фиолетовых камней лунными лилиями (думаю, одну парочку не зря поселили в комнате, которая была украшенная именно этими цветами), кто-то не громко, но решительно постучал. Не дожидаясь разрешения, или не разрешения, войти, этот кто-то, точнее, судя по запаху, приставленный к нам стражник, спешно открыл двери и вошел в комнату, такую же белую, как дверь и почти с такими же рисунками на стенах. С разницей лишь в том, что помимо цветов, были еще и бабочкам, разных размеров, а на потолке светилось выложенное желто-фиолетовое солнце с глазами и губами, которые вытянулись в какую-то натянуто-смущенную улыбку, словно оно нас не ждало и компании явно не радо, но и выпроводить не может. Гости все же, как не как.