На нашей улице
Шрифт:
– Нормально так… – протянула Сушкова, обняла подругу и повела к буфету.
Длинная очередь заворачивалась спиралью серпантина, а возле полукруглого окошка в стене рассыпалась конфетти. Таня поднялась на цыпочки, стараясь разглядеть Стасова, своего давнего поклонника.
– Щас заточим пирожков, – неуверенно сообщила она Сушковой.
С бумажным промасленным свёртком в руках Стасов вылез из кучи голодных подростков, отхватив попутно подзатыльник. Ответить не смог, боясь растерять драгоценную добычу, только оглянулся и рявкнул что-то.
– Вот, – ткнул он растопыренными ладонями в девчонок. Те
– Много же, – промычал он с набитым ртом, но Таня погладила его по жирным волосам и пояснила, – за старание.
После перекуса жизнь показалась светлее. Хихикая, подруги пошли на урок физики, а Стасов – покурить за туалетами.
В конце коридора стояла Сафьянова с учебником. Девочки прошли мимо, стараясь не смотреть в её сторону. «Крыса!» – шепнула себе под нос Таня. Сафьянова дёрнула шеей, всё же услышав. Блёклая и серая, с бледным угреватым лицом, с неопрятной косичкой, она и была похожей на лабораторную крысу. Маленькая, юркая, но в то же время слабая и неспортивная. Она воровала в столовой еду, а поварихи делали вид, что не замечали. Впрок не шло, крыса вечно была голодная. Все помнили, как однажды Сафьянова устроила эстафету с киселём. Просто, из вредности Крыса отпивала из каждого стакана, а потом возвращала их на общий стол. Стасов с друзьями скрутил её под визги девчонок и вылил ей на голову недопитое, приговаривая: «На, на!» Только когда повариха оттащила мальчишек от Крысы, все успокоились. Одноклассникам влетело. Это был не единственный случай, когда возмутительная выходка Крысы сходила ей с рук. Сафьянова укрепилась в статусе жертвы. Ей нравилось быть изгоем, и теперь за неё горой встали взрослые. Они окружили её щитом сочувствия и прощения. И потому Крыса поняла, что её сила в слабости.
Навстречу девчонкам неслась медицинская сестра Севна-Мосевна. Фамилии её никто в школе не знал, но называли только так, и никак иначе. Севна-Мосевна приехала откуда-то из-за Алтайских гор. Это неприветливый учитель физики привёз себе молодую жену. Девушка с труднопроизносимым именем сразу всем полюбилась. Кругленькая, с пухлыми ручками, пальчики которых заканчивались аккуратными розовыми детскими ноготочками, голова с венчиком белых кудряшек. В кармане таскала карамельки для первоклашек, девушкам в «красные дни» без проблем вписывала освобождения от физкультуры, мальчишкам после школьных вечеров давала какие-то таблетки, чтобы не было запаха перегара.
Медсестра цопнула за руку Таню:
– Зубы приходи лечить. Все уже полечили, даже двоечники. Чего трусишь? После четвёртого урока жду.
– Крыса у вас была, – сморщилась Таня, вспоминая, как Сафьянову водили пломбировать зубы после алгебры, – не приду.
– Какая крыса! Не выдумывай!
Севна-Мосевна засеменила прочь, покачивая кудряшками: «Вот трусиха!»
Таня, конечно же, лечить зубы не пошла. Брезгливость была сильнее. Еле дождалась конца уроков и сразу домой. С Крысой идти было по пути: до поворота на Ленинскую, а там по улице к дому с зелёными ставнями. А Крысе – в Крутой переулок. Там почти возле ограды старого кладбища стояла старая
Таня оглянулась: Сафьянова сначала брела за ней, а потом остановилась на перекрёстке Ленинской и Крутого и хмуро смотрела Тане вслед. Ну почему, почему их посадили за одну парту? Лучше бы с мальчиком, пусть даже с Гречкиным, от которого мочой пахнет и нечищеной волчьей пастью.
Дома Таня бросила в угол портфель и сложила школьную форму на стул. Натянула треники и тенниску, заштопанную у воротника. Пожаловалась маме на классную руководительницу. Мама поправила очки, пожевала губами.
– Ты конфликт умеешь на пустом месте устроить. Далась тебе эта Сафьянова. Я такую девочку в твоём классе даже не помню, покажи-ка мне её на фотографии.
– А нету её на фотографии, – Таня по-детски высунула язык, – у неё денег на фотоальбом не было, так что её прекрасная внешность останется для тебя загадкой. Можешь меня спрашивать, я объективна. Расскажу и про морду её прыщавую, и про характер подлючный. Скажи, за какие грехи мне это наказание?
Мама махнула рукой и стала штопать. Как и все взрослые, она стояла на стороне всяких крыс, которых травили. А, может, ей дела не было до переживаний Тани? Недавно из семьи ушёл отец…
Оставшись вдвоём, мама с Таней делали вид, что ничего особенного после ухода мужчины из дома не произошло. Пустая комната гораздо лучше ежедневных скандалов и пьяных выходок. Но Таня никак не могла заставить маму оторваться от дел и поговорить с ней. Да, Танины проблемы кажутся такими мелкими рядом с теми, что прочно поселились в семье: безденежье и страх завтрашнего дня. Таня не знала, чувствует ли мама одиночество, опустошённость, обиду, ведь та вечерами молчала. Мама чересчур спокойно возилась по хозяйству, а с раннего утра и до заката пропадала в конторе. И теперь она сидела с иголкой в руках, не глядя на дочь.
– Девчонки шептали, что у Сафьяновой видели вши. Между прочим, это не шутки, – Таня начала демонстративно чесать за ушами и подмышками, подпрыгивая и похрюкивая, пока мама не засмеялась.
– Ну, иди, посмотрим, может, и у тебя завелись?
Через полчаса зарёванная дочь сидела на кухне, укутанная старой простыней, потому что мама увлечённо мазала ей голову керосином. Адский запах плыл по кухне, а мама приговаривала: «Вот сама пойду и разберусь, что за безобразие такое! Двадцатый век, а мы вшей домой из школы приносим! Чем там ваша Севна-Мосевна занимается? Не могла на педикулёз всех асоциальных подростков проверить?»
Потом были бутерброды и чай, но, казалось, что ничего уже не исправить. Вечная вонь и позор. «В моём детстве тебя бы налысо обрили. Со мной бабка не церемонилась, трижды за детство брила. Зато потом кудри лучше росли!»
Наутро мама разбудила дочь в шесть утра, снова всё вычесала частым гребешком, макая его в тазик с водой. Выдернутые волосинки, уныло плавали, сворачиваясь в воде вопросительными знаками. Было решено скрыть историю и скандал не раздувать, а просто попросить отсадить Таню от Сафьяновой. Мама выплеснула воду во двор и покрутила носом.