На незримом посту - Записки военного разведчика
Шрифт:
Троицкая гостиница, в которой жил Куйбышев, чем-то напоминала монастырское подворье. Шагая по коридору, мы услышали звуки скрипки.
– Неужели это Валериан Владимирович? - удивился Семенов, когда мы подошли к номеру Куйбышева. - А я и не знал, что он скрипач.
Дверь открыл сухонький старичок в белом халате.
– Валериан Владимирович прихварывает, так уж вы не задерживайтесь, не утомляйте его, - предупредил он нас.
– Прихварывает, говорите? - Семенов подозрительно покосился на врача. Как же это так, только что был здоров, и вот уже
– Люди болеют не по расписанию, уважаемый, - произнес врач, заслонив собой дверь номера.
– Не беспокойтесь, доктор. Мы ему такое сообщим, что он вмиг выздоровеет.
Семенов легонько отстранил старика, и мы вошли в комнату.
– Ну и ну! - услышали мы за спиною изумленный возглас врача.
У окна вполоборота стоял среднего роста мужчина в полувоенной форме. Его густые волосы были аккуратно зачесаны назад. В левой опущенной руке он держал скрипку, в правой - смычок. Чувствовалось, что он недоволен нашим вторжением.
– Доброго здоровья, Валериан Владимирович! - приветствовал Куйбышева Семенов. Я молча поклонился.
Лицо Куйбышева посветлело.
– Здравствуйте, дорогие... Ну вот и вернулся Тимофеев. Молодец!
– Не Тимофеев, а Дрозд, - полушутя поправил Семенов.
– Знакомьтесь, Михаил Николаевич. Тимофеев-Дрозд - мой товарищ, в одной мастерской в Самаре на Трубочном работали. А сейчас наш разведчик, явился с первого задания.
Так я познакомился с Михаилом Николаевичем Тухачевским, незадолго до того назначенным командующим Первой армией, в кадрах которой числился и я. Тухачевский осторожно положил скрипку в футляр, протянул мне руку и назвал себя.
– Садись и рассказывай, какие новости привез, товарищ Тимофеев, виноват, Дрозд, - поправился Куйбышев.
Он сел на диван и предложил рядом с собой место Тухачевскому:
– Послушаем, Михаил Николаевич?..
– С удовольствием, - согласился тот.
– Не знаю, с чего начать... - смутился я.
– Говорят, лицо - зеркало души, - улыбнулся Валериан Владимирович, вот и начинай с внешнего облика города.
– Наверное, вам уже многое известно о Самаре. Поэтому, если я буду повторять кого-то, остановите меня, - попросил я.
– А ты, брат, бери быка за рога - не ошибешься! - подбодрил меня Семенов.
– Самара - это тяжело больной город. Жизнь там замерла. Оживление только в ресторанах да на базарах. И днем и ночью по улицам снуют патрули. При малейшем подозрении людей хватают и нередко расстреливают на месте. Рабочие бегут из города...
– А кто из учредиловцев больше всего усердствует? - перебил меня Куйбышев.
– Судя по газетным сообщениям, да и подпольщики рассказывают, тон задают руководители Комуча - Вольский, Брушвит, Климушкин, а в последнее время еще и Фортунатов, Нестеров...
– Правые эсеры, - пояснил Куйбышев Тухачевскому. - Брушвит - сын фабриканта, въехал в Самару на площадке чехословацкого бронепоезда, а Вольский - в штабном вагоне командира чехословацкой дивизии. Эти господа не только передали командованию мятежного корпуса
Тухачевский неодобрительно покачал головой, а Куйбышев продолжал:
– Меня интересует генерал Шарпантье. Весной он был назначен военным руководителем Самарского губвоенкомата, а когда город стал готовиться к обороне, мы предложили ему принять командование артиллерией, поскольку он генерал от артиллерии. Он долго отказывался, но все же согласился дать указание, где установить батареи, и определить их задачи... Так вот, остался ли он в Самаре?
– Мне рассказывали, что член Комуча Климушкин еще до падения Самары вел переговоры с командующим Приволжским военным округом Красной Армии, а затем и с генералом Шарпантье, - продолжал я свой рассказ. - А когда в город вступили чехословацкие войска, Шарпантье поступил на службу в армию Комуча.
– А как относятся к чешским легионерам кадеты? - продолжал задавать мне вопросы Куйбышев.
– Когда Климушкин вел переговоры с генералом Шарпантье, одновременно он вел переговоры с кадетом Подбельским. Тот, исходя из заверений Климушкина, что чехи уйдут с Волги, как только позволят обстоятельства, заявил, что в таком случае кадеты принимать участие в гражданской войне не будут. Но сегодня они поют уже по-другому и не скрывают этого. Другой кадет Липовецкий на митинге-диспуте, устроенном эсерами и меньшевиками в помещении кинотеатра "Триумф" на тему "Революция и контрреволюция", заявил, что социалисты, то есть меньшевики и эсеры, говорят теперь то же самое, что говорили кадеты задолго до Октябрьской революции. - И я положил на стол номер газеты "Волжский день".
– Посмотрим потом, - сказал Куйбышев. - А теперь скажи, что, по-твоему, сегодня больше всего волнует самарские газеты?
– Трудно сказать - уж очень о многом они пишут.
– Ну а все же?
– О целях переворота и падении Советской власти, о задачах демократии Учредительного собрания, опирающегося на все "социалистические" партии, за исключением, конечно, партии большевиков, борьбу с которой они провозгласили во всероссийском масштабе...
– Мерзавцы! - не выдержал Семенов.
– Много пишут о каких-то невыполненных большевиками обещаниях, о необходимости продолжать войну с немцами, о совместных с союзниками действиях...
Неожиданно в разговор включился Тухачевский.
– Меня интересует группа эсерствующих деятелей Комуча. Кто они: профессиональные революционеры или военные?
На этот вопрос ответил Куйбышев:
– Климушкин - из крестьян Самарской губернии, десять лет пробыл на каторге; Фортунатов - член Учредительного собрания от Самары, правый эсер, кажется, член ЦК этой партии, до Октябрьской победы ничем себя не проявил; Брушвит - правый эсер, техник-телеграфист, делегат Учредительного собрания от Самарской губернии.