На основании статьи…
Шрифт:
Спрыгнул со своим тощим рюкзаком с трамвая на Среднем проспекте, побежал, перескакивая через невысокие брустверы грязного снега, кое-как убранного с проезжей части, допрыгал до угла, где со стороны Восьмой линии была будочка тети Фариды, — думал, сердце от волнения из груди выскочит!
Когда-то, когда он еще жил у нее и учился в соседней школе на Седьмой линии, он своими мальчишечьими руками ей в этой будке свет проводил, обогрев из старых тэнов монтировал. А сейчас бежал от остановки, все представлял, как закричит тетя Фарида на их родном языке, который он никогда и не знал, а потом вспомнит,
Побросает все свои щетки, разноцветные баночки с гуталином, связки шнурков ботиночных, заплачет радостно, отключит свет и обогрев в будке, закроет ее к свиньям собачьим и…
Что за черт?!
А будки-то нету…
Только темная копоть до второго этажа на стене желтого углового дома по Восьмой линии, где сразу после войны по распоряжению Василеостровского исполкома прислонилась эта будочка для чистки обуви.
…Есть в толчее больших городов какие-то маленькие и, казалось бы, малозаметные знаки именно этого огромного общежития…
Не хрестоматийно открыточные купола и шпили площади и каналы, разрезающие этот город, словно торт, выставленный для угощения приезжих и иностранцев, а крохотные, серенькие вехи, ледро разбросанные по всему городскому столу с чопошащимися на нем пятью миллионами человеков.
Это может быть какая-нибудь подвальная забегаловка на Садовой улице, в двух шагах от Невского проспекта, где задешево подают только чанахи в глиняных горшочках, люля-кебаб и водку в мутных граненых стаканах. Об этом, уходящем в глубь земли, подлинном душноватом и дымном рае, человек, осевший на другой стороне роскошного стола, и ведать не ведает, а вот людишки, живущие рядом, даже и не представляют свой город без этой услады полунищих и страждущих!
Или сгнивший и покосившийся киоск «Союзпечати» на Выборгской стороне, стоявший тут с незапамятных времен, где кроме вчерашних газет, всегда были четырнадцатикопеечные сигареты «Памир» и самые дешевые в мире папироски «Красная звезда»… Для выборгских аборигенов — это и был город трех революций!
Не Ленин на броневике у Финляндского вокзала, не Петропавловская крепость, не Исаакиевский собор и даже не крейсер «Аврора», обросший враньем от киля до клотика, были подлинными символами города для народца, ютящегося под подоконником «Окна в Европу». Нет!
Подлинными знаками причастности к этому великому лежбищу пятимиллионного народонаселения были — забегаловка на Садовой со своими чанахами…
…и дышащий на ладан от старости киоск с общедоступным куревом на Выборгской стороне…
…и очень пожилая будочка «Чистка и мелкий ремонт обуви» тети Фариды на Васильевском острове.
Здесь так привыкли к этой сапожной будке!
Она стала почти символом района нескольких улиц, называющихся по-василеостровски — «линиями».
Около нее назначали встречи, свидания…
— Пей, Рафик!.. Пей… Плачь и пей. Я тебе совсем немного налил…
— Не пью я, дядя Федя. Сказал же — не пью.
— Тебе твоя вера не позволяет?..
— Нет у меня никакой веры. Не было и нет. А теперь — тем более.
— Ну, поплачь, сынок… Поплачь. Легче станет…
— Это я уж как-нибудь без тебя поплачу, дядя Федя. Не обижайся.
—
Рафик сидел за кухонным столом так, что ему был виден почти весь коридор с опечатанной дверью в комнату тети Фариды.
— Погоди, дядя Федя. Не пей пока. И заплачешь позже. Расскажи мне еще раз — как это все случилось…
…Их было трое. Лет по четырнадцати, по пятнадцати. Совсем — пацаны.
Тридцать первого декабря, часов в шесть вечера, проходили они мимо будки «Чистка и мелкий ремонт обуви». Будка была закрыта от холода.
Заглянули в светящееся желтым светом окошечко величиной с развернутую ученическую тетрадку.
Внутри будочки увидели тетю Фариду.
Та уже домой собиралась: складывала по коробкам банки с гуталином, шнурки, стельки. Прятала в скошенный ящик с подставкой для ноги клиента щетки для чистки разной обуви.
Пошептались трое пацанов, огляделись и увидели за будочкой деревянную лопату тети Фариды. Большой кусок пятимиллиметровой фанеры, укрепленный на древке от дворницкой метлы. Тетя Фарида этой лопатой всегда снег от дверей будки отгребала.
Взяли пацаны тихонько лопату, зашли за будку с той стороны, где окошечка нету. Чтобы хозяйка их не увидела.
Один вынул из кармана какой-то баллончик, потряс его, что-то взболтал в нем, нажал на кнопку сверху и давай аккуратно выводить какие-то буквы струей этого баллончика на белой фанерной лопате…
Еще один, тот, который был повыше остальных, вытащил из-под куртки бутылку с фитилем, торчащим из горлышка. Третий поджег этот фитиль.
А первый, с лопатой, ну совсем пацанчик… резко распахнул дверцу будочки, второй бросил туда бутылку с горящим фитилем и так громко-громко на всю улицу крикнул:
— С Новым годом, сука старая!!!
Дверцу будки захлопнули, снаружи лопатой подперли, чтобы изнутри было не открыть, и побежали по Восьмой линии в сторону Малого проспекта…
А внутри будки что-то рвануло, вспыхнуло, заполыхало!
Кричит, рвется оттуда тетя Фарида, а дверь не открывается… Очень крепкую лопату сделал ей дядя Федя.
Нюрка, старая знакомая тети Фариды, уличная продавщица полугорячих пирожков, жаренных в прогорклом масле, постоянно занимавшая для своей коммерции угол дома напротив, через дорогу, бросила укутанный ящик с теплым товаром, побежала в своем зипуне и валенках к полыхающей изнутри будке, закричала на всю улицу истошно: