На острие иглы
Шрифт:
– Ну как, Марта, тебе полегче? Взгляд его был рассеян и не задерживался ни на чем. Говорил он скороговоркой.
– Легче, – слабо улыбнулась фрау Бауэр.
– В таком случае, дорогой мой герр Эрлих, вы творите чудеса. Пожалуй, вы первый лекарь, который смог облегчить бесконечные страдания моей супруги. Не откажетесь отужинать со мной?
– Буду премного благодарен.
Я подумал, что в Москве каждый мой визит будет заканчиваться обедом или ужином. Мои земляки очень быстро переняли многие обычаи местного населения, в том числе и такие несвойственные нам, как хлебосольство.
В большом зале за обеденным столом, на котором
– Я очень люблю здешнюю кухню, – заметил хозяин дома. – Поживете здесь подольше, тоже полюбите.
Мысленно я с ним уже согласился
Служанка разлила по маленьким стаканчикам пиво.
– Божественный напиток, малоизвестный здесь, – улыбнулся самодовольно хозяин.
– Моя жена очень болезненна, – со вздохом произнес Бауэр, возвращаясь к любимой теме. – И на нее тяжело действует местный климат. Я тоже болезнен, но не могу уделять своим болезням достаточно внимания. Торговые дела отнимают все время.
– Это, конечно, грустно, – кивнул я с сочувствием, подумав при этом, что и самому Бауэру здоровья не занимать
– Вы правильно сделали, что приехали в эту страну. Местные жители просты, как дети, и мало кто из них владеет цивилизованным искусством врачевания. Так что знатные и богатые люди предпочитают обращаться к нашим лекарям. Тут очень быстро можно стать богатым человеком, если, конечно, проявить осмотрительность и послушание Тогда вас ждут богатство и успех.
– Успех – может быть, – усмехнулся я. – А вот богатство – вряд ли. Слишком долго меня носило по свету. Слишком много золота утекло сквозь эти пальцы. Слишком тяжелый груз прожитых лет за спиной, чтобы мечтать о богатстве.
– Тогда мечтайте о плотских утехах. При желании их здесь можно найти предостаточно. Хотя, надо заметить, местные жители и жительницы очень набожны.
– Я тоже.
– Все мы набожны, пока не доходит до плотских утех, – засмеялся хозяин дома, прикладываясь к стакану с пивом. – Все мы…
Он не договорил… Я услышал какой-то лошадиный всхрап, потом стук стекла о дерево.
Я обеспокоено поднял глаза от своей тарелки. И застыл в изумлении.
С герром Бауэром произошла метаморфоза – он прямо на глазах начал бледнеть. В расширившихся зрачках отразилось сияние граней броши, прикрепленной к моему камзолу.
Рукой он прикрывал рот, потом не выдержал и закашлялся.
– Бог мой, поперхнулся, – выдавил он, прокашлявшись…
– Что случилось? – спросил я, пораженный переменой, происшедшей с герром Бауэром.
– Н-нет, ничего, Фриц. – Он овладел собой, попытался поднести стаканчик с пивом к губам, но поставил его на место – рука мелко подрагивала. – Какая необыкновенная у вас брошь.
И тут на меня как озарение нашло. Я вдруг с замиранием в неясном предчувствии сердца понял, что в один момент вывело благодушного и спокойного, уверенного в себе и озабоченного лишь торговыми делами и своим здоровьем Бауэра из себя… Брошь! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы
– Подарок отца, – к своему стыду я не нашел ничего лучшего, как солгать. Меня можно понять – ведь если признаться, что я без спроса взял чужую вещь, – это может быть истолковано превратно. А репутация среди людей, исповедующих протестантскую веру – это капитал.
– Отца… – как-то дергано закивал Бауэр, пряча глаза. – Понимаю, понимаю…
В один миг непринужденная атмосфера исчезла, в комнате повисло нервное напряжение. Густав Бауэр, казалось, по-прежнему был предупредителен и словоохотлив, но я чувствовал, что его что-то гнетет. О причинах этой перемены можно было только гадать. Я понимал лишь, что произошла она после того, как он увидел эту злосчастную брошь.
Остаток вечера был испорчен, так что я испытал облегчение, когда, сославшись на дела, встал из-за стола и распрощался.
Идя по улице, я ощутил какое-то неудобство. Будто мурашки побежали по спине. Это было чувство упершегося в затылок чьего-то пристального взгляда…
Пройдя пару десятков метров, я не выдержал, придержал шаг. Резко обернулся.
Железные ставни крошечного окна были распахнуты. И в самом окне я увидел силуэт. Герр Бауэр напряженно смотрел мне вслед.
Я был разбужен переливчатым колокольным звоном. В Багдаде меня будил голос муэдзина. Здесь – разноголосица колоколов. Звон был куда приятнее для слуха… Но только не для человека, который намеревался хорошенько выспаться.
Звон шел со всех сторон. В каждой из трех тысяч московских церквей было минимум пять колоколов, так что можно представить, какой фантастический звук плыл над утренним городом.
Солнце с раннего утра щедро делилось своим теплом. Люблю солнце. Может, и не так уж не правы были древние, когда утверждали, что великое светило наполняет каждую тварь земную жизненной силой. Действительно, когда после долгой зимы и хмурого неба одаривает оно нас своими ласковыми лучами, возвращаются забытые желания и стремления, хочется жить без конца, хоть миллион лет. Поэтому настроение у меня вновь было светлое, напрочь забыт неприятный осадок от вчерашнего разговора с герром Бауэром Солнечный свет имеет обыкновение развевать по ветру вечерние страхи и неприятности. Сейчас мне казалось все произошедшее вчера неважным, незначительным. Мало ли у кого какие странности. Каждый человек имеет право на причуды, а также на то, что ему не будут напоминать о его мелких недостатках.
День для меня, как обычно, начался с утренней молитвы, в которой я просил у Бога удачи в моих начинаниях. А день обещал быть напряженным. Я честно строил планы, которые просто обязаны были принести мне успех.
Приведя себя в порядок, я направился по делам. Первый мой визит был к герру Зонненбергу.
На улицах была толчея. Скрипели по деревянным настилам улиц телеги. Спешили по своим делам люди – москвичи предпочитают ходить пешком, притом ходят очень быстро. Служивый люд передвигался верхом, равно как и вся знать. Для знатных людей считалось приличествующим ехать верхом, и даже когда они шли пешком, многочисленные слуги вели за ними коней. Экипажей, ведомых, как правило, одной лошадью, было не слишком много, большей частью в них ездили дородные, богато одетые женщины.