На острие
Шрифт:
– Как дела у Нильса?
– Из него постепенно получается компетентный трейдер. Но ему не по себе из-за ограничений, которые накладывает Штрамм.
– Я желаю удачи им обоим.
Тарек проглотил кусочек пропитанного оливковым маслом хлеба и сказал:
– Ты спросил, не скучаю ли я по торговому залу. А ты?
– Нет. Совсем нет.
– Неужели? – Судя по выражению карих глаз Тарека, он не поверил Кальдеру. – Тебе не скучно без рынка? Без игры портфелями? Без риска?
Кальдер улыбнулся про себя, вспомнив, как совсем недавно чуть было не совершил
– Нет-нет. Я вполне счастлив. Летная школа, которую я приобрел, постепенно встает на ноги. И у меня есть возможность часто и много летать.
– Ты знаешь, что тебя у нас примут с распростертыми объятиями. В любое время. Ты нам нужен.
Официант принес яйца с беконом, и Кальдер приступил к еде.
– Нет, Тарек, – наконец нарушил он молчание. – «Блумфилд-Вайс» изменился, а я, увы, не менялся вместе с ним.
– Не согласен.
– Перестань! «Блумфилд-Вайс» ныне принадлежит таким, как Карр-Джонс. И таким, как Тесса Трю.
– Вообще-то она ушла. Ты этого не знал?
– Нет. Надеюсь, ее уволили?
– Боюсь, что нет. Девица ушла по собственному желанию в прошлом апреле. Я не очень в этом уверен, но похоже, что она расплевалась с Карр-Джонсом.
– А мне казалось, что они не разлей вода.
– Возможно, ей надоело, что он все время пытался потереться рожей о ее сиськи, – фыркнул Тарек.
– Сомневаюсь, что какая-либо женщина может с ним долго работать. И Тесса не исключение.
– Ты прав: среди нас постоянно обретаются такие задницы, как Карр-Джонс, – сказал Тарек. – И всегда будут. Но руководит конторой Сидни, а он человек порядочный. Сидни любит зарабатывать деньги, но хочет, чтобы это делалось честно.
Сидни Штал был председателем совета директоров «Блумфилд-Вайс». Он терпеть не мог никакого дерьма и имел репутацию прямого человека. Пока банком руководил Штал, каждый знал, какое место он в нем занимает. Если приносишь доход – ты в команде. Если нет – пошел вон.
– Сколько времени ты намерен еще там оставаться? – спросил Кальдер.
– Не знаю. Некоторое время побуду. В данный момент дела идут очень неплохо.
– Но имеются пределы, выше которых ты не можешь подняться. Работа в американском банке например. Разве не так?
– Почему? Потому что я араб?
– Честно говоря, да, – пожал плечами Кальдер.
– Вообще-то я в любой момент могу уйти из «Блумфилд-Вайс» и вернуться к семейному бизнесу. Тебе это известно. Но я думаю, что способен руководить всем «Блумфилд-Вайс» или по крайней мере его значительной частью. Полагаю, что люди, подобные Сидни, могут дать мне такой шанс. О'кей, он еврей, а я из Саудовской Аравии. Но я приношу ему деньги. Думаю, что мне нравится в «Блумфилд-Вайс» как раз то, как там ведутся дела.
– Нет, все это не по мне. Я рад, что вышел из игры.
– Понятно, – отозвался Тарек. – А я-то думал, что ты пригласил меня позавтракать, чтобы вернуться к своей работе.
– Боюсь, что это не так. Но я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Выкладывай.
Кальдер рассказал Тареку о визите Перумаля и о последовавшем за этим визитом исчезновении, добавив, что полиция не нашла никакой связи между смертью Джен и гибелью Перумаля. Тарек внимал ему с бесстрастным выражением лица.
– Что ты по этому поводу думаешь? – спросил Кальдер.
– Думаю, что ты должен бросить это дело.
– Бросить? Но я уверен, что все здесь не так просто. Там что-то происходит.
– Нет, дело не в уверенности. Ты просто одержим смертью Джен и уже год не можешь избавиться от этой одержимости. Тебе давно пора бы забыть об этом событии, каким бы печальным оно ни было. Что касается Перумаля, то он, находясь в горах, совершил глупость. Это, конечно, тоже печально, но к тебе не имеет никакого отношения.
– Ты хочешь, чтобы я ничего не нашел? – мгновенно помрачнев, спросил Кальдер.
– Нет. Я хочу, чтобы ты перестал искать. Ради твоего же блага. Согласен, здесь присутствует элемент совпадения, но в реальном мире это происходит постоянно.
– Но все мое нутро подсказывает мне, что за этим что-то стоит.
– А мое говорит, что здесь ничего нет, – ответил Тарек.
– Не мог бы ты по меньшей мере задать кое-кому пару вопросов? – спросил Кальдер.
– Нет, Зеро. Прости, но я не стану этого делать.
Кальдер отложил в сторону вилку и нож и почувствовал, как в нем нарастает волна отвращения. Он сразу потерял аппетит.
– Точно так же, как ты ничего не стал делать, когда истязали Джен?
– Карр-Джонсу не следовало говорить ей то, что он тогда сказал. Но и Джен не должна была реагировать на его слова так остро. Если бы она не приняла все так близко к сердцу, то наверняка сейчас была бы жива.
Кальдер вскочил из-за стола, с шумом отодвинул стул и, оставив кусок бекона тонуть в желтке, бросил на стол двадцатифунтовую банкноту, сказав:
– Боюсь, что и ты, Тарек, уже умер.
Тот ничего не ответил.
Кальдер вышел из ресторана, испытывая одновременно печаль, злость и разочарование. Последнее чувство явно преобладало над остальными.
Тарек тоже все утро пребывал в дурном расположении духа. Ему было трудно пережить презрение Кальдера. Он гордился своей цельностью, позволявшей ему бороться со стереотипом скользкого араба, с которым ему приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Но гордился и тем, что был, по его собственному мнению, реалистичным и прагматичным политиком. Год назад он, находясь за сценой, отчаянно сражался за Джен и Кальдера. Сражался и проиграл. Эта была не та битва, чтобы начинать ее снова. Возврат к прошлогоднему эпизоду с Джен не принесет дивидендов ни ему, ни Кальдеру, ни ей, ни «Блумфилд-Вайс». Это была одна из тех политических реальностей, которые Кальдер, несмотря на весь свой ум, не мог понять. Да, он был хорошим трейдером, но он никогда не смог бы занять высокого поста в инвестиционном банке. В то время как он, Тарек… Тарек подумал, что имеет возможность подняться на самый верх.