На плахе Таганки
Шрифт:
После войны она с подружками гуляла, играла в лопухах Донского монастыря. Было ей лет девять. На лужайке сидели старушки и среди них женщина, черноволосая, красивая. Она рассказывала, как ее мучат бесы и как она по этой причине не может войти в храм, и никто не может ввести ее в храм — ее начинает бить припадок, падучая, эпилептический приступ. Девчонкам интересно, они трутся около, слушают про бесов... и вдруг с этой женщиной тут же случается приступ эпилепсии. Она кричит: «Не мучь меня, бес, не мучь меня!..» — и начинает корчиться в конвульсиях. Тогда одна из старушек говорит на меня, на девочку: «Вот, агнец непорочный, беги на могилку Тихона». Почему-то они могилу Якова называли могилой Тихона, хотя знали, что это могила Якова. «Беги на могилку, принеси землицы с холмика». Девочка побежала, принесла горсть земли с могилы Якова, старушки приложили эту землю к разным местам болящей — и приступ прошел...
Так вспомним же, что говорил в своей проповеди святитель Тихон, патриарх Московский и всея Руси по случаю приближения празднования первой годовщины Октябрьской революции в 1918 году, и как реагировала потом власть большевиков во главе с Лениным на слова великого патриарха...
И этот человек был крестным отцом А. Я., его он держал на руках, обносил вокруг купели три раза. И под благословением крестного прошла и идет жизнь циркового в прошлом артиста Полозова. А крестил А. Я. настоятель храма Христа Спасителя, а крестной матерью была настоятельница Новодевичьего монастыря. Вот какие люди русские, православные стояли у колыбели будущего артиста А. Я. Полозова, который стал моим крестным отцом по ремеслу драматического артиста и которого я прошу теперь быть крестным отцом внуков моих.
Господи! Иисусе Христе! Сыне и Слове Божий, Богородицею помилуй мя, грешного!
11 ноября 1994 г. Пятница
«Случай Филатова». Вчера по телевидению посмотрел маленький кусочек какой-то передачи о нем. Впечатление страшное. Вот и задумаешься — что делать? Что делать, когда вот такая настигнет участь? Жизнь кончилась. Он ностальгирует невольно о том, когда ему было хорошо и, казалось, кругом все не так плохо — собирались стадионы, платились большие деньги, на столе — горы черной икры... писалось, снималось, кинофестивалилось... И, казалось, так будет продолжаться еще долго, потому что молод, талантлив и есть спрос... И вдруг болезнь. И все в сегодняшнем дне — плохо, и вся неразбериха, хаос — все виновато в том, что ничего хорошего, светлого, малюсенького просвета, надежды, потому что это все живет уже без тебя. А значит, это никому не нужно... Господи! Спаси и помилуй нас, грешных... И надо торопиться написать «21-й км — Покаяние».
Всю ночь мне снились Губенко и его компания. Не хотел утром делать зарядку, но «случай Филатова» напомнил мне — пока жив и ноги носят, двигайся, не гневи Бога... Работай, вставай, подтягивайся на турнике, поезжай в прачечную за рубашками, начитывай закадровый текст. Времени и у тебя мало.
23 ноября 1994 г. Среда, мой день
Вторая половина дня. После прямого эфира в дибровском канале «Свежий ветер» вспоминал эпоху Моцарта, фильм, встречу со Швейцером, Смоктуновским. Нет, определенно я устроил себя, даже прослезился. 20 минут — это очень мало для какого бы то ни было связного рассказа, да еще ответы на вопросы.
Вчера — запись ток-шоу. Выбил меня Вольский своей веселостью, знанием моей биографии, творчества. Говорил, какой гениальный я буду король Лир, пел мои песни «А я в ответ на твой обман...» и пр. Я растерялся — отвечать, петь мне почти не дали. В общем, смущенным я уехал с передачи. Теперь надо надеяться, чтоб все это они монтажом поправили. Но больно серые люди конструируют эту передачу, и настроение у меня было вялое, хотя хорошее. Посмотрим. Но ни умом, ни остроумием не блистал я и находился под обаянием Вольского, который царил... Потом он сказал, что это я виноват в том, что он разговорился, расшутился, что ему было очень приятно быть в моей компании, ни с кем другим он не согласился бы... Но в политическую партию он записал меня в свою — против Гайдара, Чубайса, Бурбулиса, которых я на Куликово поле с собой отправил.
25 ноября 1994 г. Пятница
Несколько дней под впечатлением собственных дневников 79-го года, когда уходил от Шацкой,
Решил я сегодня поголодать, и не удалось. Съел сейчас в буфете маринованный помидор, картошку... домой не поехал, хочу посмотреть Лену Кореневу в спектакле «Лу». Начались репетиции «Живаго», спевки, многие артисты не пришли. А на спектакль зовем дивизию им. Дзержинского... Дожили — не можем билеты распространить.
В театре разлад, разброд. Если я не хочу ничего делать, если я себя не могу заставить репетировать с другим режиссером, попробовать новые моря, новые суши, — что говорить о других?! Что-то решается сегодня в арбитражном у Яковлева.
26 ноября 1994 г. Суббота
И хватит так подолгу спать!!! Ведь надо же писать на Нобелевскую премию, ведь слово сказано уже! 2011 год заявлен.
27 ноября 1994 г. Воскресенье, перед сном
Нужно два мощных монолога о профессии, два авторских философских размышления. Короче, ночь была мне испорчена. Я говорил Радову, что я вообще не гожусь для роли раскрутчика, это не мое... Если я что-то и пишу, то это совсем иного толка, это — подсмотренные за самим собой в замочную (условную) скважину бытовые осколки.
30 ноября 1994 г. Среда, мой день по гороскопу
Артист должен репетировать. А кто сказал, что он должен репетировать? Любимов. Не репетируют только бездельники и бездари.
Умерла Р. Нифонтова. «Помни о смерти».
3 декабря 1994 г. Суббота. Адлер
Да. Довольно все просто. Худо-бедно, но тридцать лет с небольшим перерывом (но и в этот перерыв появился тут же тоже мощный поводырь — Эфрос) нас вел поводырь, и жизнь твоя личная была в фарватере главного дела — жизни театра. Так ли сяк ли — все твои дела, семья, бабы, дети, съемки, концерты, писания — все было подчинено замыслам, действиям поводыря. Мы были за его спиной, мы привыкли, что кто-то думает, решает и в конечном счете отвечает за нас. Теперь мы остались одни, надо думать, действовать самим, а мы не привыкли и, главное, за нас никто не отвечает и нам не с кого спросить. И есть группа артистов, с которыми Любимов отказался работать, а каждый из них чувствовал, что он останется один на обочине, в стороне от главной жизни (а жизнь — это театр, другой-то жизни ни у кого не было). Это и толкнуло их от страха и отчаяния искать выход, и они нашли его в бунте и в мнимом лидере Губенко. Их понять можно. Надо было только создавать дело — театр, а не кромсать помещение. Сейчас мы остались без поводыря. «Медея» даст какие-то доллары, если все пройдет благополучно, но дальше... И, наверное, думать надо сейчас. Не дожидаясь марта. Но, может быть, Зингерман прав — «не суетитесь, играйте, берегите то, что есть — все случится само собой». Что он имеет в виду и, может быть, не высказывает — физическое исчезновение Мастера?! Но это чепуха. А что тогда?!
7 декабря 1994 г. Среда, мой день. «Павел I»
Самотек — вот точное определение нашей жизни. Какое-то актерское занятие — фильм, передача, спектакль, роль — надо придумать. Хоть к Сапожникову возвращайся. Сочинить какую-то программу. Ведь занимается же Демидова превосходно поэзией и высочайшего уровня достигает. Можно позавидовать. Но она одна. У нее нет сына-дьякона, нету внучки Оленьки, нет 15-летнего металлиста-ударника, вся комната которого похожа на гигантскую стальную музыкальную табакерку — нельзя пробраться ни к окну, ни к инструменту, все занято, заставлено барабанами и барабанчиками, никелированными стойками, медными тарелками. Он так хотел купить это и иметь, что, когда купил и расставил, ночь плакал — зачем?! Желание и исполнение не совпали фазами, швами. Медь, сталь и громоздкие там-тамы заняли все пространство, стеснили воздух, отобрали простор и подавили грузом ответственности... А что скажет отец, когда обнаружит двойки? Да и надо ли было тащить в дом это все студийное, профессиональное количество?! Слабое утешение, что можно продать!! Ах, Сережа, Сережа...
«Войны не будет», — сказали Грачев и Дудаев и разлили шампанское. Неужели хватило ума хоть тут-то, в Чечне, на Кавказе, не развязать второй Афганистан?! Господи! Спаси и помилуй нас, грешных. Дай благоразумия нашему президенту и правительству.
Из театра ушел Хейфец. И театр для меня опустел, похолодел. Я стал сиротой. Для меня, кроме всего, исчез запасной выход, я надеялся под крышей этого театра укрыться, спрятаться. И был вариант. Теперь его нет даже в тайных мыслях. Пустой театр, где я уже чужой.