На пороге Будущего
Шрифт:
— Льщу себя надеждой, что у нас еще появятся поводы для встреч!
Она не выдержала и усмехнулась, глядя в его смуглое веселое лицо. «Я бы сумела с тобой справиться, — подумала она. — Но бедная Сериада вряд ли найдет подход к такому сложному человеку…»
Ощущение исходящей от островитянина опасности возбуждало ее. Все эти дни она боролась с желанием включиться в игру, которую он то и дело ей предлагал. У нее и мысли не было изменять Халену, Джед-Ар ей даже не нравился, но его сдерживаемая сила будила в ней азарт, распаляла фантазию. Евгения была рада, что он уезжает. Да и Сериада станет спокойней — в последнее время она была сама не своя.
Мужчины покинули замок. Выезжавший последним Венгесе оглянулся, будто бы проверяя, не задержался ли во дворе кто-либо из спутников островитянина, и бросил взгляд на царевну. Сложив перед собой руки, опустив подбородок, она проводила его глазами, повернулась
— Ты его не боишься, — сказала Сериада со вздохом.
— А ты боишься?
— Он чем-то похож на Халена, — произнесла она задумчиво. — Если бы я не знала Халена с рождения, я бы его боялась. Он слишком стремительный и непредсказуемый. Говорит одно, а делает другое. Жестокий мужчина.
— Ты говоришь о Джед-Аре или о брате?
— О них обоих.
— Джед-Ар, возможно, такой. Но Хален?..
— Ты просто не знаешь, каким он бывает с женщинами. Ты сильная, Эви, очень сильная. Хален понимает, что с тобой шутить нельзя. Как бы тебе объяснить… Раньше, до тебя, он относился к женщинам как к безделушкам: увидит красивую, возьмет в руки, подержит и выкинет. А ты — как перстень с царской печатью, который нужно ценить и беречь. И Джед-Ар такой же. Я для него только безделушка, а на тебя он смотрел, как антилопа на леопарда.
— Кто же тогда для тебя Венгесе — леопард или антилопа?
— Нет, он — верный друг, что идет рядом, готовый защищать от любой опасности. Я не умею играть в такие игры, как ты, Эви.
— Может быть, ты просто не пробовала?
— И не хочу пробовать!
— Значит, Джед-Ар тебе совсем не понравился?
Сериада пожала плечами, потянула за браслет на запястье.
— Возможно, он понравился бы мне, если б я не была уже влюблена. И я хотела бы увидеть Острова… — произнесла она мечтательно, и ее бархатные глаза обратились к окну, за которым, где-то далеко-далеко, сверкали под солнцем прекрасные города Мата-Хоруса. — Но я всегда буду любить Венгесе.
Евгению выводила из себя ее меланхолическая покорность.
— В таком случае, быть может, кто-нибудь из вас все же что-то сделает, как-то разрешит эту ситуацию? Сколько можно обмениваться взглядами и таиться от всего света? Разве тебе не хочется, чтобы он обнял тебя, поцеловал? Когда ты лежишь тут одна ночью, ты не хочешь, чтобы он оказался рядом?
Царевна вспыхнула и, поколебавшись, призналась:
— Хочется! Иногда мне снится, что он лежит в моей постели, и его руки касаются меня. Я просыпаюсь оттого, что ощущаю тяжесть его тела и слышу его шепот… А позавчера, — она подняла на Евгению умоляющие глаза, — мне приснился Джед-Ар… И это не было неприятно!
— Давай скажем себе правду. Выбор у тебя небольшой: либо ждать два года, пока истечет срок обета Джед-Ара, либо — признаться Халену и попросить в мужья Венгесе.
Но девушка замотала головой.
— Хален его убьет.
— Он мужчина! Пусть решает свою судьбу по-мужски!
— Он несколько раз собирался рассказать Халену. Но я его отговорила.
— Значит, выйдешь за Джед-Ара?
Сериада вскочила и принялась ходить по комнате, ломая руки.
— Не мучай меня, Эви! — взмолилась она. — Из-за твоей красоты тебе все кажется просто, и ты не понимаешь, не можешь понять, каково мне!
— Действительно, не могу понять! Зачем ты мучаешь и себя, и его? И меня, между прочим, тоже! Рано или поздно Хален обо всем узнает, и тогда он в первую очередь спросит меня, почему я молчала.
— Тебе он ничего не сделает, — с мазохистским презрением отмахнулась Сериада. — Мы с тобой слишком разные. Ты — как весенний ветер, как солнце, безупречная и уверенная в себе. А я…
Эти разговоры повторялись неоднократно. Прошло много лет, прежде чем Евгения научилась понимать таких, как ее золовка. Ей действительно были неведомы сомнения женщин, не уверенных в своей привлекательности. Многие из них успешно борются с собой, порой через силу делая шаг навстречу жизни со всеми ее соблазнами и опасностями. Но кто-то так и стоит до старости на ее краешке, сама себя лишая возможности проверить свои силы. Сериаду слишком оберегали, слишком баловали, в ней не воспитали волю, а сама она была слишком пассивна, чтобы решиться хоть на какой-то поступок. Она и Евгения стояли словно бы на разных полюсах: первая умела лишь плыть по воле волн, в то время как вторая смело вела свой корабль туда, куда ей хотелось. Сериаде казалось — будь она красивей, это решило бы все ее проблемы, но в то же время она догадывалась, что Евгения осталась бы для всех красавицей, даже не обладая своей яркой внешностью, и это заставляло ее окончательно опустить руки. При всей любви и такте олуди подавляла ее, затмевала, как солнце затмевает луны при свете дня. Евгения была еще слишком неопытна, чтобы завоевать доверие подруги и убедить ее шагнуть вперед. И она была чересчур занята своими книгами, больницами, детскими домами, общением с министерскими клерками, учеными, святыми отцами, музыкантами, своей любовью к Халену и его детям… Впоследствии она не раз гадала, было ли в ее силах изменить будущее Сериады и надо ли было это делать. Она отпустила ее, как отпускала людей, которых призвали духи. В конце концов все обернулось к лучшему, думала она годы спустя, и судьба без ее помощи выбрала для маленькой царевны самый удачный путь.
11
Каждый месяц в Киаре проходили заседания верховного суда, где председательствовал сам царь; на них съезжались истцы и ответчики со всей страны. Тем не менее несколько раз в год Хален проводил выездные заседания в столицах провинций, заодно принимая прошения своих подданных и посещая с инспекцией самые разные учреждения. Совет давно предлагал снять с царя судейские полномочия и учредить должность верховного судьи, как это еще сто лет назад было сделано в Матакрусе. Царские обязанности были весьма многочисленны и обременительны, к тому же он по собственной воле брался за решение вопросов, которые вполне можно было оставить другим. Однако Хален не желал отказываться ни от одного из своих обязательств, которые помогали ему знать все, что происходит в стране, от настроений в кругу высшей знати до происшествий в самых далеких селениях.
В этот раз он поехал в Дафар, и Евгения поехала с ним. С годами они все меньше времени проводили вместе, потому что она, следуя его примеру, не сидела в столице, а путешествовала по всем провинциям. Дафар никогда ей не нравился, и все же она отправилась туда, отчасти для того, чтобы побыть рядом с мужем, отчасти же по своим надобностям. Как раз в это время, в зените лета, в горах входили в силу несколько видов лекарственных трав, и Евгении хотелось самой их собрать.
Древний город Дафар стоял меньше чем в сотне тсанов от южной границы страны. Впрочем, само понятие границы здесь было размыто: горные пики к югу от символического, обозначенного парой селений рубежа до сих пор считались ничьей землей. Шедиз был далеко за хребтом, что тянулся с запада на восток на сотни тсанов, а его отдельные вершины поднялись на три тсана ввысь. Все горные дороги из Шедиза в Ианту пролегали восточнее, обходя неприступные высоты, однако сходились они именно у Дафара. Неудивительно, что первые укрепления в этом месте были воздвигнуты еще четыре тысячи лет назад. С тех пор не раз менялись климат, населяющие край народы и само название крепости. Высохли когда-то обильные реки, земля поднялась на несколько сотен метров, и сегодня светлые, сложенные из песчаника и галечника городские постройки возвышались посреди пустой равнины с многочисленными выходами камня. Солнце и ветер высушили скудную растительность плато. Но ниже зеленела обширная долина, окаймленная горами. Все южные пути испокон веков вели с гор в эту долину, и Дафар господствовал над ней, перекрывая выход к побережью и Киаре. Не счесть битв, отгремевших на склонах этих холмов, под которыми нашли последний приют сотни тысяч воинов и мирных землепашцев. Город перестраивался десятки раз, и даже сейчас, в мирное время, старую крепость ремонтировали и укрепляли.
Евгении каждый раз было тяжело здесь находиться. Ей все казалось, что в этом месте когда-то произошло — или когда-то произойдет — нечто страшное. Не меньше десятка героических легенд было связано с долиной и городом, и любая из них оправдывала то ощущение безысходности, которое она испытывала при взгляде на пустынную равнину, на которой, словно окаменевшие великаны, подымались один за другим белые скальные уступы.
Хален отбыл в суд. Евгения не захотела оставаться в пыльном городе и велела запрягать экипажи. Скоро открытые двуколки в сопровождении всадников катились вниз, в долину. Каменные дома здесь скромно прятались за раскидистыми деревьями и цветущими кустами. В воздухе пряно пахло смолой. Фермерши поливали свои грядки с овощами, жирные оранжево-серые утки важно шествовали к прудам, а на лугах коровы с длинными загнутыми рогами провожали путников флегматичным взглядом. Издали доносился стук топора. Но вот дорога снова пошла вверх, остались позади деревья и сочная трава, и на склонах гор теперь бродили лишь мохнатые антилопы, да кое-где на пригорке можно было заметить вытянувшегося, словно часовой, сурка. Проехав несколько тсанов, экипажи остановились. Их пришлось оставить на дороге, и компания продолжила подъем пешком по тропам, что бежали вверх среди трав и камней. Кругом не было ни души, лишь откуда-то, будто бы прямо с раскаленного белого неба, доносилась грустная песня пастушьей дудки. Гвардейцы шли в отдалении, и кто-то уже натягивал тетиву на лук в расчете подстрелить горного козла или зайца.