На пороге Будущего
Шрифт:
— За что ты наказываешь меня? Для чего мне твой дар, если он приносит такую боль? Лучше бы я не знала, не видела!
Словно в ответ на эти слова угомонился ветер. Стало так тихо, что зазвенело в ушах. Иной мир будто бы сказал: «Уходи, если хочешь…» Евгения испугалась. Слишком много судеб все еще зависело от нее, они не давали уйти. Она вернулась к своей постели — застланной шкурами ложбинке посреди поляны. Подтянула к животу зябнущие колени, накрылась плащом, закрыла глаза и устремилась к вражескому войску, что все глубже заходило на ее территорию.
«Пеликен, сто человек идут к тройной сосне. Ильро, уведите их от коней —
Два дня все шло хорошо. Они несли небольшие потери, врагов было убито много. Те продвинулись далеко и уходили к югу от круглого озера. Евгении все сложнее становилось их контролировать — чем больше было расстояние между нею и объектом наблюдения, тем хуже она видела, а сделать и вовсе ничего не могла, разве что говорить со своими людьми. Оба этих дня она пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения, которое изматывало ее, зато согревало, ведь от крохотного костра было мало пользы. Она с трудом вспоминала, что надо есть и пить, старое мясо было отвратительно, от холодной воды тошнило. Но энергия, что питала изнутри, все же зависела от физического здоровья, и ей приходилось есть, пересиливая себя.
На третий день несколько ее человек попали в плен. К вечеру двое, что еще могли говорить, рассказали все, что знали. А затем Евгения увидела, что несли солдаты в больших тюках. Она не сразу поняла, что они делают: соединяют плетеные рамы в большую квадратную корзину, расстилают на просторной ровной поляне огромное темное полотнище, устанавливают какой-то предмет, заливают в него жидкость, подносят горящую головню — и рождается столб синего пламени. Евгения была ошарашена, когда посреди ее гор поднялся к небу настоящий воздушный шар! «Погасить огни! Всем спрятаться!» — крикнула она. Солдаты привязали к сетке шара корзину, и один из них бесстрашно взвился ввысь. Запустить воздушный шар посреди гор, на сильном ветру, в близости от деревьев было настоящим безумием. И кто мог додуматься до самой идеи? Что это за ткань, не пропускающая воздух? А жидкость в горелке? Это Алекос принес с собой богатый багаж технических идей, не иначе! Она невольно подумала о нем с уважением. Продержись она здесь еще год, и придется сражаться против ружей и гранат!
Поднявшись очень высоко, дальше досягаемости стрел, воин из корзины, как со смотровой вышки, выглядывал в подзорную трубу врагов. От сетки тянулось несколько тонких канатов к ближайшим деревьям. Наступала ночь. По приказу Евгении все огни были затушены — дозорный ничего не мог найти. Через несколько минут горелка погасла, и шар притянули к земле. Но утром он опять висел в воздухе, будто третья луна. Олуди успокаивала друзей, которые видели это чудо. На равнине от него была бы реальная польза, но под пологом деревьев в горных отрогах можно было прятаться бесконечно.
Нужно было уходить, пока за ней не
Шар, доставленный с таким трудом, себя не оправдал. Долину коней шедизцы нашли по приметам, выпытанным у пленных. Евгения забыла о себе, не могла отвести взгляд от этой крохотной точки на ее карте. Короткий бой на перевале, и пятеро защитников ничего не могут противопоставить множеству врагов. Она пыталась вмешаться, наслать на шедизцев панику, но была слишком истощена. Пеликен сражался как зверь, каждая его рана была и ее раной. «Ты здесь?» — спросил он падая, и душа вылетела из него, когда тело грянулось о землю. «Я здесь, с тобой», — отвечала она, провожая его в дальний путь, гладя застывшее лицо со стекающей изо рта струйкой крови.
Потом она в бессильной ярости наблюдала, как шедизцы уводят коней. Ланселот бесновался и до смерти затоптал двоих солдат, что пытались вести его за собой. Евгении пришлось послать ему сигнал успокоиться, только тогда он смирился, пошел следом за пленившими его солдатами. Она пробовала приказывать и им, но они постоянно молились Алекосу, и это имя защищало их, словно броня.
Нужно было проверить, где находятся остальные ее люди, но сработал инстинкт самосохранения — она вернулась на свою площадку над озером.
Вернулась слишком поздно. Кафур вышел из леса, с ним было несколько человек. Остальные ждали в отдалении, не смея приблизиться к олуди. Прежде чем Евгения окончательно пришла в себя, он отрезал ее от лежащего на шкурах меча. Она стояла безоружная и невольно попятилась к обрыву.
— Приветствую тебя, царица, — Кафур отсалютовал топором, вытянул его, угрожая. Он говорил на крусском диалекте, но обратился к ней как шедизец, на ты. — Тебе придется пойти со мной.
— Как смеешь ты приказывать мне?
— Теперь это земли великого царя. Я должен отвести тебя к нему.
Тучи разверзлись. Шквал ледяного ветра швырнул снег и дождь ему в лицо. Олуди подняла руку, и его спутники дрогнули, готовые отступить.
— Именем великого царя Алекоса я повелеваю тебе сдаться, — твердо сказал Кафур и шагнул вперед, хотя душа у него уходила в пятки. Только в эту минуту он осознал, что у него двое олуди и он не в силах предать ни одного из них.
Царица Евгения была похожа на ожившую раскрашенную статую. На белых, как снег, щеках алели яркие пятна, зрачки расширились, выбившиеся из косы волосы развевались на ветру, будто живые.
— А я повелеваю тебе идти прочь!
От ее голоса бросало в дрожь. Он сглотнул, с трудом перевел дыхание… и сделал еще шаг. Тяжесть топора и мысль об Алекосе придали ему сил. Его изменившееся лицо сказало ей, что сейчас он ее убьет.
— Ты правда думаешь, что сможешь взять меня?
Она зловеще расхохоталась. От усталости и скорби сила ее оставила, но в миг отчаяния другой мир пришел к ней сам. Ветер завился вокруг нее, крутя в бешеном танце снежинки и сухие листья. Кто-то из воинов пал на колени, с одинаковым ужасом смотрел на олуди и на отважного командира, что стоял, сопротивляясь страху.