На пороге Будущего
Шрифт:
— Именем великого царя Алекоса, умри, колдунья! — закричал он и замахнулся на нее, мысленно смиряясь с вечным проклятием своей души.
Продолжая смеяться, она еще отступила назад и шагнула в пропасть. Он бросился следом, лег на камень, чтобы не унесло ветром. Медленно, будто воздух ее поддерживал, женщина падала вдоль скалы, и черные воды озера сомкнулись над ней, подняв фонтан брызг. Он не отрывал глаз от того места, где расходились круги, хотя снег и дождь старались его ослепить. За какую-то минуту снегопад усилился. Кафур вглядывался вниз, пока не заболели глаза, и ему казалось, что он видит какое-то движение на берегу, но, возможно, это были снежные вихри. Он очень хотел увидеть ее, узнать, что она жива. Наконец он отполз от обрыва, встал на ноги, все еще сжимая топор в окоченевшей руке. Его люди шарахнулись кто куда, когда он шагнул к ним.
— Надо
Лишь на следующий день они добрались до озера и, конечно же, ничего не нашли. Становилось тоскливо от воя волков, привлеченных многочисленными трупами. Стоя на большом камне, под которым плескалась вода, Кафур еще раз смерил взглядом скалу, вспоминая, как царица летела вниз. Она была в плотной одежде, тяжелых сапогах, в меховом плаще и наверняка утонула, если только послушные духи не помогли ей выплыть. Искать дальше было бессмысленно. Люди начали роптать. Мертвая олуди страшила их еще больше, чем живая. Вчера она шептала им в уши, а сегодня придет в своем мертвом священном обличье и отнимет жизнь. Он и сам опасался чего-то в этом роде — от олуди можно было ожидать всего — и дал приказ уходить.
Весть о смерти царицы опередила войско. Все жители Киары оделись в траур. Со стен города свисали темные полотнища. Возвратившегося Кафура встретил у Дома провинций старый Ханияр. Он был болен, когда управитель Ианты покидал Киару, и сейчас его седая голова дрожала. Он швырнул под ноги Кафуру большую связку ключей.
— Служители храмов оставляют город. Мы уезжаем в Готанор. После смерти олуди нам здесь нечего делать. Примите ключи от храма.
— Вы с ума сошли, — растерянно сказал Кафур. — Как это — вы уезжаете? Все?
— Все, до последнего служки.
Кафур развел руками.
— Отец, подумайте, что вы говорите? Как вы оставите свой храм? Времена сейчас неспокойные, что, если его разграбят? Разве смерть царицы — причина отказаться от своего народа?
Голос старика дребезжал от слабости, и все же каждое его слово било, как молот:
— Олуди Евгения жила в наших сердцах. И в твоем тоже, Кафур. Убив ее, ты умертвил свое сердце. Зачем же тревожишься о храме, несчастный?
Подобрав ключи, управитель медленным шагом пошел к Дому провинций. Он не посмел больше возражать старому священнику. Тот был прав. Благоговение перед олуди живет внутри каждого иантийца и шедизца. Сердце грубого вояки выло от боли. Он никогда не простит себе гибели своей госпожи.
Часть третья
Рос-Теора
23
Разрушения войны не коснулись великого города, и весну нового, 2764 года он встречал, как всегда, блеском своих куполов. Прошедшие испытания его жители вспоминали как страшный сон. Им уже не верилось, что огромная армия стояла у Рос-Теоры, а царь Алекос был их врагом.
Джаваль и Амарх Хиссаны, Райхана и ее внук мирно почили на семейном кладбище. Все они получали приличествующие их достоинству почести. Их не забыли — но и не вспоминали. У крусов был теперь новый правитель, называвший себя великим царем. Такого титула в Матагальпе давно не было, но Алекос делал все возможное, чтобы его оправдать. Завоевав страну, он в первую очередь дал ей справедливые законы и следил, чтобы они строго соблюдались. Множество богатых и знатных крусов погибли на войне, другие разорились, и на их месте оказались выходцы из Шедиза. С этим нелегко было смириться, однако царь не делал различия между теми и другими и судил всех одинаково. Два года назад он обещал отцам города восстановить разрушенное, сохранить не потерянные еще богатства и сдержал свое слово. Тонны золота и серебра уплыли вместе с кочевниками на юг, столько же оказалось у шедизских солдат, однако они, эти солдаты, в большинстве своем осели в Матакрусе и Ианте. Царь обязал их работать, как работали прежние хозяева данных им земель.
Торговля с Островами не прерывалась за эти смутные годы ни разу. Алекос прекрасно понимал то, чему старые правители не придавали должного значения: Мата-Хорус полностью зависел от континента. При всех своих богатствах Острова не могли сами прокормить себя. Они закупали в Матакрусе и Ианте все: овощи и фрукты, скот, сахарный тростник и мед, масло и виноград, древесину, сырье для текстиля и металлы. Часть этих товаров потом возвращалась на континент совсем по другой цене в виде изысканных яств, тканей и мебели. Необычайно холодная зима шестьдесят первого года и заморозки следующих зим подкосили экономику северных стран. Плантации
Остатки армии островитян покинули континент сразу же, как только крусы открыли перед Алекосом ворота Рос-Теоры. Уже через две недели оттуда прибыло посольство. Слава Островов старалась сохранить хорошую мину при плохой игре. Ее велеречивые посланники обвиняли нового правителя в разных грехах и набивали себе цену, однако и они, и он понимали, что Мата-Хорус будет вынужден принять любые условия дальнейшей игры. Они находились не в том положении, чтобы соглашаться или не соглашаться со сменой власти на материке, и были достаточно объективны, чтобы это осознать. Многие облеченные властью люди на Островах были связаны с Матакрусом и Иантой узами родства; однако эти связи моментально потеряли цену, стоило родичам с материка утратить свое влияние. Островитяне верили в богатство и в свой ум, который помогал им делать деньги, а более тонкие материи их мало волновали. Поэтому в конце концов с присущим себе цинизмом они приветствовали нового монарха и предложили подтвердить священные договоры.
Но Алекос при всем желании не мог дать им то, что они просили. Еды в его империи едва хватало для собственных граждан. Объем экспорта для Ианты и Матакруса пришлось снизить в два раза. Остаток должен был восполнить Шедиз, которому капризы климата не нанесли существенного ущерба. Также великий царь значительно поднял цены на продукты. Власти Мата-Хоруса то лебезили перед ним, то угрожали, но платили по счетам. Членам Славы Островов наверняка становилось дурно, стоило им представить, что может случиться, если Алекос вздумает объявить блокаду. Он действительно одно время подумывал об этом: уж очень соблазнительно было получить в свое распоряжение богатейшее государство с развитой промышленностью. Но, взвесив все за и против, он отказался от этой мысли. Теперь, после объединения стран, империи понадобится новый общий враг. Рано или поздно эта роль достанется Островам, и пусть это произойдет как можно позднее. Золота и серебра у него и без этого было довольно, а в бытность свою в Шедизе он посвятил немало времени поиску и разработке новых мест добычи драгоценных металлов. Со временем вернется на север и то золото, что было увезено кочевниками, — дикари не сумеют его сохранить. «Время на нашей стороне, — говорил он товарищам на заседаниях Совета. — Можно построить дом за неделю, но он не простоит долго. Мы с вами сейчас возводим здание, которое когда-нибудь подомнет под себя и степи, и леса, и заносчивые Острова. В таком деле необходимо терпение. Тяжелые времена закончатся, их надо пережить».
Управитель Камалонда пригласил царя посмотреть на результаты проведенного в городе ремонта. Алекос поехал в своем экипаже, в сопровождении сотни гвардейцев. Теперь, став хозяином материка, он мог позволить себе роскошь, которой раньше избегал. Самые быстрые и красивые кони стояли в его конюшне, но он предпочел карету. Степняки, его первые товарищи, не узнали бы своего сурового вождя в этом важном вельможе в богатых одеждах. И охраняли его теперь не их светловолосые братья, а родовитые шедизцы и крусы. И все же видно было, что в случае чего не они царя, а царь их защитит.
В поле у городка Лима стоял обелиск; Алекос поднял руку в приветственном салюте, вспомнив Бронка Калитерада. Этот человек стал для Алекоса олицетворением всего лучшего, с чем он столкнулся в этом новом для себя мире. Хотя он нередко смеялся над ними, все же ему нравились эти люди — сильные, гордые, умеющие любить и ненавидеть и — удивительное дело! — умеющие держать слово. Сражаться с ними было скучновато, слишком они предсказуемы, зато выгодно дружить. Он получал удовольствие, завоевывая их доверие. Правда, Ианта стала крепким орешком. Он понял, что так будет, когда познакомился с Бронком. Алекос многое бы отдал, чтобы привлечь его себе на службу, но главное достоинство Бронка стало и его недостатком: он до мозга костей был предан своей стране. И все же Бронк раньше своих земляков понял, кто пришел под видом варварского вождя, и своей смертью признал его право…