На пороге чудес
Шрифт:
Марине припомнилось, как давным-давно кто-то из ординаторов просил ее не говорить доктору Свенсон про результаты анализов, не подтверждавшие диагноз, так как это грозило ему провалом на экзамене. Не помогло — доктор Свенсон все равно обо всем догадалась.
— Сейчас у меня едва ли есть возможность сообщить ей что-либо.
Барбара сжала прохладными пальцами Маринину руку:
— Она у вас появится, когда вы встретитесь с ней.
— Эти письма принадлежат Андерсу и Карен. Больше никому.
Барбара слегка растянула в улыбке губы:
— Спасибо.
Вернувшись в свой номер, Марина положила письма на ночной столик и с сомнением посмотрела на аккуратную стопку. Ей не нравилось, что они лежат у нее. Несомненно, они были слишком личными, чтобы оставаться в почтовом ящике доктора Свенсон. Но и здесь им тоже не место.
Она убрала их в ящик столика, где они заняли место рядом с Библией на португальском языке, а потом позвонила Карен. Ей было необходимо услышать ее голос; может, он сотрет ощущение вины от неожиданного прилива любви, которую она почувствовала к Андерсу?..
— Я разбудила тебя? Уже слишком поздно? — спохватилась Марина. Она подумала об этом, лишь когда набрала номер.
— Я все равно не сплю, — ответила Карен. — После восьми мне никто не звонит, и это плохо. Все боятся разбудить мальчишек.
— У меня просто сбились представления о времени.
— Хорошо, что ты позвонила. Тем более что мальчишек теперь и пушкой не разбудишь. Сегодня утром я тебе тоже звонила. Мистер Фокс дал мне номер твоего сотового.
— Вы общаетесь с ним?
— Он регулярно нам звонит, — Карен зевнула. — Вообще-то, он лучше, чем я думала. Или очень одинок. Не знаю. Он сказал, что ты еще не нашла ее.
— Я нашла Бовендеров.
— Бовендеров! Господи, как они тебе?
— Андерс писал тебе о них?
— Очень мало. Они доводили его до бешенства, эти Бовендеры.
— Я его понимаю.
— Он подозревал, что они водят его за нос и нарочно не сообщают о нем доктору Свенсон. Хотя он никогда не был уверен, что они знают, где она проводит свои исследования. Ему пришлось долго терпеть их общество и изображать любезность.
— Что ж, мне предстоит то же самое. Сколько времени Андерс торчал в Манаусе, прежде чем попал к доктору Свенсон?
Карен задумалась.
— Месяц? Точно не скажу, но не меньше месяца.
Марина прикрыла глаза.
— Едва ли я выдержу месяц с Бовендерами.
— Что они говорят об Андерсе?
— Они даже не знали, что он умер.
Долгое молчание.
Там, в Иден-Прери, Карен положила трубку на стол, и Марине ничего не оставалось, как ждать. Она легла на спину и уставилась на бледное пятно на потолке, которое созерцала каждый вечер, после того как перебралась в этот номер. Она жалела, что не может положить руку на лоб Карен, погладить ее по волосам, сказать: «Держись, ты ведь сильная; так уж получилось».
Когда Карен вернулась, она учащенно дышала.
— Извини, — сказала Марина.
— Это накатывает так быстро, — сказала Карен, пытаясь справиться с дыханием. — Значит, они даже не знали о его смерти, потому что она им не сообщила.
Действительно, зачем ей это?
— Нет, тут другая причина — между ними нет регулярной связи. Она приезжает в город раз в несколько месяцев. И даже не получает все это время почту. — Марина еще не знала, что ей делать с письмами, но не хотела сейчас говорить о них Карен. За тысячу миль она слышала ее плач. Мальчики спали в своих кроватях. Пиклес тоже спал…
— Может, я позвоню мистеру Фоксу? — предложила она.
Мысль не очень удачная, но ничего другого ей не пришло в голову.
Карен снова положила трубку и высморкалась. Она пыталась взять себя в руки, сбросить с плеч огромный груз горя.
— Нет, не звони, — ответила она. — У меня так иногда бывает. Ничего не поделаешь.
— Я хотела сказать тебе другое.
— Догадываюсь.
— Тут все ужасно, Карен. Просто ужасно.
— Знаю, — ответила она.
В ту ночь, которая стала первой ночью болезни, ей снилось, что они с отцом плывут в маленькой лодке по реке и что лодка опрокинулась.
Отец утонул, она осталась одна в реке.
Лодка уплыла прочь.
Марина забыла, что отец не умел плавать.
— Ну, у меня есть для вас приятная новость. Она вам понравится, — сообщила ей по телефону Барбара.
Марина не общалась с Бовендерами несколько дней, с того самого визита к ним домой. Все это время она не только не выходила из отеля, но и очень редко вставала с постели. Она не знала точную причину своего недомогания — то ли это результат действия профилактических средств от болезней, вызванных насекомыми, то ли она все-таки подхватила одну из этих болезней, несмотря на профилактику. Еще она не исключала, что все ее симптомы — ломота в теле и характерная сыпь на коже — носили психосоматический характер.
Она с готовностью погрузилась в болезнь, чтобы скорее ее одолеть.
Но потом задумалась: не действовал ли точно так же и Андерс?
«У меня лихорадка, которая начинается в семь утра и продолжается два часа. В четыре пополудни она набрасывается на меня опять, и я превращаюсь в тлеющую кучку пепла. Почти каждый день меня мучают головные боли, и я боюсь, что какая-то крошечная амазонская нечисть прогрызает дырку в коре моего головного мозга».
Марина прочла то письмо лишь один раз и все же запомнила его наизусть.
— Что же мне понравится? — удивилась она: в голову никак не приходило ничего, что могло ей понравиться в Манаусе.
— Мы идем в оперу! Энник резервирует ложу, а завтра открывается сезон. У нас есть ее билеты!
— Она резервирует ложу в опере?
У Марины даже не было сил для негодования, но поистине: есть ли этому предел?!
— Кажется, несколько лет назад был такой дождливый сезон, что ей пришлось надолго вернуться в город. По ее словам, опера тогда ее спасла.
— Ну, не думаю, что она спасет меня. Я болею и не выхожу в город.