На пороге чудес
Шрифт:
— Что же ты там делал?
Андерс неопределенно пожал плечами:
— Я перепробовал много чего. В конце концов вернулся домой. Поступил в Школу медицины. Больше я нигде не был, — он забрал у Марины паспорт. — Хорошая фотка, правда? Я тут очень серьезный. Мог бы стать шпионом.
В ту ночь Марина спала без снов.
Действие лариама на ее подсознание исчерпалось днем, на лодке.
Разбудил ее пронзительный крик зверя, попавшего в ловушку.
Она села на постели.
— Истер? — позвала она.
Включила фонарик и увидела такую борьбу в гамаке, что сразу подумала про змею. Вскочила на ноги и хотела вытряхнуть мальчика из гамака, чтобы спасти его от опасной гостьи. Но, выбравшись из-под сетки, поняла, что происходит, прислушалась к его дыханию и взяла Истера за плечи. Она знала, как нужно будить человека, если ему снится плохой сон, и знала, что Истера так не будил никто.
Она легонько встряхнула его.
Он весь трясся, закатив глаза, и был мокрый от пота.
Она говорила все полагающиеся слова, которые он не мог слышать. Шептала: «Все хорошо, все будет хорошо», — и не могла остановиться. Она обняла его, он плакал, уткнувшись в ее шею. Она что-то обещала ему, массировала по кругу узкое пространство между его лопатками, а когда он снова задышал легко и спокойно и стал засыпать, пригладила ему волосы и пошла к своей койке.
Он поплелся за ней и залез под сетку.
Прежде Марина никогда не спала с ребенком, не спала с самого детства, когда у нее иногда ночевали подружки, но то было не в счет.
Она подвинулась, повернула его спиной к себе, и они оба моментально заснули под защитой белой сетки.
В какой-то момент орущие и размахивающие горящими палками лакаши преобразились в трудолюбивое племя, в трезвую группу людей, тихо и размеренно делавших свои дела.
Марина встретила их, когда шла по тропе к пристани. На берегу она увидела поляну, хотя ночью готова была поклясться, что шла через густые джунгли. Женщины стирали в реке одежду и мыли ребятишек, собирали хворост в корзины, заплетали девочкам косы, и все это под безжалостным солнцем. Голые карапузы шлепали по воде ладошками, бродили по лужам. Их было так много, ползунков и двухлеток, что Марина подумала, не забрела ли она в местные детские ясли.
Мужчин на берегу было меньше, они выдалбливали очень толстое бревно. Конечно, без лодки на реке не прожить. На Марину они поглядели мельком, равнодушно, как на знакомую туристку. На берегу валялись другие бревна, превратившиеся в лодки. В одной долбленке плыл куда-то туземец.
Мимо Марины прошли две маленьких девочки в шортах и без маек; у каждой сидела на плече миниатюрная обезьянка и держалась за свой цепкий хвост, обвившийся вокруг шеи хозяйки. Обе обезьянки повернулись к Марине и обнажили острые желтые зубки в экстравагантной улыбке.
Одни лишь обезьянки смотрели ей в глаза.
Вдруг одна из них заметила в волосах девочки мелкую живность и тут же ее съела.
Пока еще Марина не нашла тех двух человек, которых знала на этой реке.
Когда она проснулась, Истера уже не было ни возле нее, ни в гамаке.
Она восхитилась таким умением не будить ее. Для ребенка, который не слышит звуков и не знает, что это такое, это было тем более необычно.
Доктора Свенсон она тоже не нашла, но ожидала, что это будет непросто. Она либо стоит прямо перед вами, либо вообще неуловима, и тогда ее бесполезно ждать возле двери кабинета, в надежде, что она все-таки появится.
Понтонная лодка слегка покачивалась на веревке возле пристани. Марина увидела в этом добрый знак. Когда она шагнула на борт, туземцы, долбившие бревно, выпрямились и воззрились на нее, постукивая по бедрам кривыми ножами. Через пару секунд она увидела, что ее сумки нет. Палуба была пустая, и там не было места, где можно было спрятать багаж. Марина провела языком по зубам и снова подумала о зубной щетке.
Горячий воздух был насыщен запахом молодой травы и гниющих листьев. Москиты уже лакомились ее лодыжками и кусали шею. Один забрался под рубашку и укусил Марину где-то под лопаткой, там, где очень трудно почесать. Ей ужасно хотелось найти свою сумку, гораздо больше, чем чемодан, который так и не прибыл в Манаус. Еще она гадала: не найдется ли в кладовой средство от насекомых…
Лакаши внезапно зашевелились и оживленно застрекотали. Она не могла уловить ни одного знакомого слова.
Из джунглей вышел очень высокий чернокожий мужчина, тонкий как соломинка; его узкие очки в металлической оправе блестели на солнце. Он кивал в разные стороны; вернее, это было нечто большее, чем кивок, но не совсем поклон. Все туземцы вставали и склоняли головы в ответ. Некоторые выкрикивали приветственные фразы, и он их повторял, передавая тот же ритмичный свинг на конце предложения, что повергало толпу в экстаз. Женщины поднимали детей, протягивали их к нему; мужчины отложили ножи. Между темнокожим мужчиной и туземцами началась игра — кто-нибудь выкрикивал фразу, а мужчина ее повторял. Какой бы сложной она ни казалась. Лакаши раскачивались из стороны в сторону, счастливые и довольные, а мужчина отвесил им более низкий поклон, означавший, что все замечательно, но пора вернуться к работе.
— Доктор Сингх, как я полагаю? — проговорил он, обходя вокруг костра, и протянул Марине руку. Он был одет в брюки цвета хаки и голубую хлопковую рубашку, изрядно потертые. — Томас Нкомо, рад познакомиться.
Английский был явно не первым языком доктора Нкомо, и очень музыкальным. Марина заподозрила, что он учился говорить по-английски с помощью пения.
— Я тоже рада, — ответила она, пожимая его длинную, тонкую руку.
— Доктор Свенсон сообщила нам, что вы приедете с ней сюда. Я хотел поздороваться с вами прошлой ночью, но из-за общего ликования не смог даже приблизиться к пристани. Все бурно вас приветствовали.
— Не думаю, что они приветствовали именно меня.
Как доктор Свенсон могла ему сообщить, что вернется с ней?
— Лакаши любят, когда что-то происходит. Они всегда ищут повод для праздника.
Между тем туземцы уселись и наблюдали за их беседой, словно это была театральная постановка.
Марина кивнула в их сторону:
— Вы замечательно говорите на их языке.
Томас Нкомо засмеялся:
— Я попугай. Возвращаю им то, что они мне бросают. Так я учусь. Многие из них немного понимают португальский — сюда приплывают торговцы, либо они сами плавают в Манаус. Но я пытаюсь говорить на языке лакаши. Когда речь идет о языках, не следует робеть и стесняться.