На пороге чудес
Шрифт:
Она уже давно научилась стряхивать с себя таких пассажиров, а не прихлопывать их — тогда ты выливаешь прямо в свой кровоток все содержимое насекомого, ведь этот паршивец наверняка уже впился в твою кожу какими-либо своими энтомологическими протуберанцами.
Лакаши уже что-то пели.
Нет, не пели.
Просто многие разговаривали между собой, и тогда их голоса сливались.
Это напоминало пение Торы группой мальчиков возраста бармицвы, у которых еще не начал ломаться голос.
— Вы понимаете, о чем они говорят? — спросила Марина.
Нэнси покачала головой:
— Только отдельные слова. У нас тут жил лингвист, ученик Ноама Хомского. Он утверждал, что язык лакаши не очень сложный и не очень интересный, а все языки Амазонии произошли от одной грамматической основы и отличаются лишь вариациями в словарном составе. Значит, племена восходят к единому народу, который впоследствии разделился. Тогда мне даже захотелось, чтобы наш язык был чуточку непонятнее, тогда бы мы его берегли. Лингвист составил для нас несколько схем с фонетической транскрипцией, чтобы мы могли составлять какие-то бытовые фразы.
— У Томаса это хорошо получается, — добавила доктор Буди и вдруг подняла руку.
Они остановились.
Тропу медленно переползала очень крупная ящерица, с ее грудной клетки свисала свободными складками зеленая кожа.
— Я не знаю, что это за вид, — пробормотала доктор Буди, внимательно рассматривая пресмыкающееся.
Нэнси тоже нагнулась над ящерицей и покачала головой:
— Я тоже не знаю.
Минут через двадцать после встречи с ящерицей они вышли на большую поляну, вернее в рощу, где деревья стояли редко и не было ни густого подлеска, ни косматых лиан, а была лишь трава. Сами деревья были с тонкими, гладкими стволами сливочно-желтого цвета и светлыми, овальными листьями. Солнечный свет без труда проникал сквозь их кроны и падал на землю широкими пятнами.
— Как красиво, — восхитилась Марина, запрокидывая голову. — Такое солнце, такая приятная листва. Господи, почему они тут не живут?
— Слишком далеко от воды, — пояснила доктор Буди, взглянула на часы и записала время.
Женщины-лакаши, около десятка, уже были здесь.
Марина теперь знала многих из них в лицо, хоть и не могла пока воспроизводить серию звуков, означавшую их имена.
Через несколько минут пришли еще две дюжины и разместились около стволов. Без ритуалов и барабанов, буднично, женщины выбирали деревья потолще, но не трогали тонкие. Подавшись вперед, словно в медленном танце, они открывали рот и принимались скрести зубами кору.
Джунгли в это утро казались особенно тихими, и Марина слышала этот звук, умноженный множеством ртов.
Подошли несколько отставших и остановились, приветствуя соплеменниц. Те прекратили грызть кору и долго обменивались какими-то фразами. Две женщины решили поговорить и встали возле одного дерева; издали казалось, что они целуются. Детей они оставляли в центре рощи; старшие присматривали за расползавшимися малышами. Одна из старух подвела к дереву девочку лет тринадцати; остальные женщины повернулись к ним и замерли. Девочка наклоняла голову и так и сяк, пытаясь отыскать удобное положение. Тогда все женщины залопотали и похлопали по своим деревьям; получилось нечто вроде аплодисментов.
Задрожала листва на тонких ветках.
Девочка растерялась от такого внимания, потом нерешительно приникла ртом к коре. Убедившись, что она все делает правильно, все вернулись к своему занятию — грызть кору, без отвращения или удовольствия.
Это экзотическое действо было для них чем-то очень будничным.
— Обратите внимание на этот важный момент в жизни девочки, — сказала Марине доктор Буди. — У девочки только что закончился первый менструальный цикл. Ритуалы у лакаши короткие, без сантиментов. Вам повезло, вы в первый же день оказались свидетельницей такого события.
Нэнси Сатурн перевернула несколько листков в своем блокноте.
— Я не знала, что у Мары начались месячные.
Доктор Буди показала ей свой блокнот:
— А у меня все записано.
Деревьев хватило на всех; их было более двухсот на площади около двух гектаров. В высоту они достигали шестидесяти-семидесяти футов. Но было и много молодых. В местах, где кора была съедена, оставались светлые полосы. Постепенно кора восстанавливалась; сначала она была светло-желтого цвета, но постепенно темнела. На большинстве деревьев оставались полосы на уровне роста лакаши.
В этой роще легче дышалось, а уж как легко было взгляду!
Смотри куда хочешь!
— Я не ожидала, что тут так много деревьев и так красиво, — сказала Марина.
— Вообще-то, это лишь одно дерево, — сказала Нэнси. Она пересчитывала женщин и отмечала каждую в своем блокноте. — Это очень редкий подвид тополя, экзотическое явление в роде Populus. У деревьев единая корневая система; дерево клонирует само себя.
— Очень уязвимая вещь, — добавила доктор Буди.
— Корневая система этого тополя меняет уровень кислотности в почве, поэтому здесь не растет ничего, кроме этих деревьев и травы. Можно сказать, что дерево отравляет среду своего обитания, чтобы там не могли выжить другие деревья и отобрать у него питательные вещества и солнечный свет.
— Это не касается раппов, — добавила доктор Буди. — Раппы тут прекрасно себя чувствуют.
Она показала кончиком ручки на гроздья грибов, растущих у корней деревьев. У раппов был неземной, бледно-голубой цвет, похожий на дневной свет. Каждый гриб напоминал мяч для гольфа на высокой стройной ножке.
Марине захотелось вернуться сюда с фонариком и посмотреть на эти грибы в темноте.
Она даже ужаснулась в душе при мысли о том, что могла пропустить такое интересное явление, не увидеть его!
— Psilocybe livoris rappinis, — сказала Нэнси. — Возможно, самое великое открытие в микологии. Пока у нас нет никаких данных о том, что подобная экосистема повторяется где-либо еще во влажных тропических лесах. Уникальное место, такого нет нигде в мире! Вот эти деревья, эти грибы. Насколько нам известно, это единственные раппы на свете. Ваш пропуск к духовному просветлению.