На пороге чудес
Шрифт:
— Но вы могли бы! Я видела, как вы работали. В какой-то момент я стала задумываться над тем, как мне быть с этим неминуемым событием. Но теперь здесь вы, и вы хирург, доктор Сингх. Вся мировая фармакология не заслуживает того, чтобы променять на нее хирургию.
Она покачала головой:
— Фармакологией пускай занимаются доктора, у кого нет навыков межличностных отношений или у кого бесконтрольный тремор рук, грозящий ошибками. Вы мне никогда не рассказывали, почему сменили специализацию.
В окружающей толпе некоторые лакаши запели, другие били языком по нёбу, издавая радостный вой. Дети расчищали взрослым дорогу, срывая, словно кучка голодных коз, все листочки и ветки, выдергивая ползучие лианы, сбивая палкой паутину.
Вскоре тропа стала чистой, словно в национальном парке.
— А вы мне не рассказывали, почему сменили свою специализацию, — сказала Марина.
— У меня не было выбора. Я видела, какую нужно было сделать работу, и должна была сделать ее сама. Нельзя пускать сюда толпы людей. Они растопчут раппы, переловят мартинетов, развратят племя. А когда опомнятся и поймут, что натворили, все будет уже мертвым. Условия для этой особенной экосистемы еще предстоит воспроизвести. Много лет мои исследования носили чисто академический характер. Я пыталась определить роль мартинов в рождаемости. У меня нет намерений синтезировать препарат. Я никогда не верила, что женщины вправе сохранять всю жизнь все свои функции. Теперь, с моей беременностью, я верю в это еще меньше. Дайте мне руку, доктор Сингх, эта проклятая нога меня убивает. Да. Мы можем идти немного медленнее, чем остальные.
После этих слов лакаши, порой проявлявшие непостижимое умение понимать английский, вдвое сбавили свою скорость.
— Но когда я случайно обнаружила связь препарата с малярией, все переменилось. Ни один ученый не откажется от попытки найти вакцину от малярии. Я очень ценю сотрудников, которых привезла сюда. Все это очень преданные науке люди. Я никому из них не доверю вырезать мне аппендикс, но в том, что касается работы над препаратом, они успешно продвигаются к цели.
— Откуда вы знаете, что вакцина удачная?
Доктор Свенсон похлопала свободной рукой по животу:
— Тем же способом, каким убедилась, что фактор пожизненного деторождения действует. Я проверяю их. Больше тридцати лет я регулярно подвергаюсь опасности заболеть малярией и ни разу не болела. Доктор Нкомо, доктор Буди и Сатурны, мы все регулярно заражаем себя. Я заражала лакаши. Я могу показать вам все записи. Спасение — это сочетание коры мартинов и выделений пурпурных мартинетов. Теперь мы это знаем. Надо лишь научиться его воспроизводить.
— А что с компанией «Фогель»? — спросила Марина.
— «Фогель» оплачивает работы. Признаться, я долго выбирала спонсора и остановилась на «Фогель», но в последние годы мистер Фокс стал слишком настойчивым. Его не интересуют перспективы исследований. Он лишь хочет видеть, куда идут деньги. Впрочем, другие компании вели бы себя не лучше. На словах все готовы поддерживать науку, не понимая, что это означает. Доктор Рапп провел здесь полжизни, выполнял работу огромной важности для ботаники и лишь копнул поверхность микологии, науки о грибах, сделав то, что было в его силах. Такие вещи требуют неимоверного времени, целую жизнь. И вы думаете, я дождусь благодарности от людей за то, что я посвятила им свою жизнь?! Все равно какой-нибудь Джим Фокс окажется неспособным это понять. Приезд доктора Экмана стал катастрофой для всех нас. Его смерть повергла всех в уныние. Пару недель мне даже казалось, что я потеряю всех сотрудников. Но потом приехали вы, доктор Сингх, и, хотя я прежде сопротивлялась всяким вторжениям, теперь вижу, что ваше место — тут. Вы нормально со всеми ладите, у вас отменное здоровье, и я думаю, что вы сумеете уговорить мистера Фокса, убедить его, что все работы идут нормально и нам просто нужно еще некоторое время.
— Но зачем мне это делать? Я работаю на «Фогель». Компания тратит огромные деньги на создание препарата, который вы им предложили. Вы даже не заикнулись им о вакцине от малярии, а сейчас, по-моему, вы все работаете именно над ней. Почему я должна вас прикрывать?
Марина поддерживала доктора Свенсон.
Чем дольше они шли, тем сильнее профессор опиралась на нее.
— Тут речь не о том, что кто-то должен кого-то прикрывать. И тут нет лжи и жульничества. Препараты тесно связаны между собой; мы не в состоянии их разделить. Поглядите на меня. Я честно провожу исследования препарата, улучшающего фертильность, хоть теперь меня больше интересует малярия. Впрочем, мои личные пристрастия не имеют значения, ведь обе линии все равно сходятся в одной точке. Получив один препарат, мы получим другой. Я не вижу ничего плохого в том, что мы заставляем американскую фармацевтическую компанию платить за вакцинацию, которая принесет огромную пользу для здоровья мира и не даст финансовой прибыли для акционеров компании. У людей, которые нуждаются в вакцине от малярии, никогда не будет средств за нее платить. В то же самое время я дам им препарат, который подорвет здоровье женщин и принесет бешеные доходы компании. Разве это не разумный обмен? Ежегодно от малярии умирают восемьсот тысяч детей. Представьте, что эти восемьсот тысяч будут бегать по планете, когда эта вакцина будет готова. Возможно, эти постменопаузальные женщины, которые мечтают стать матерями, возьмут в свой дом таких детей, вместо того чтобы пытаться родить самим?
Марина, как всегда, почувствовала, что отстает на пять шагов в этой беседе.
— По-моему, вам следует дать шанс компании «Фогель». Вы увидите, что они так же заинтересованы в вакцине, как и вы.
— Ваша вера в это была бы очаровательной, если бы не была такой наивной, — сказала доктор Свенсон без следа насмешки. — Ведь если вы ошибаетесь, а я уверена, что вы ошибаетесь насчет альтруизма американской фармацевтической компании, тогда мы теряем все. И вы не имеете права так рисковать, ведь неправильная оценка повлечет за собой ежегодную потерю сотен тысяч жизней.
Они вернулись в деревню, прихватив по пути еще много лакаши.
Марине показалось, что собралось все племя.
— Пойдемте в лабораторию, — сказала доктор Свенсон, похлопав Марину по руке. — Доктор Нкомо покажет вам наших москитов.
— Дайте мне сначала искупаться, — сказала Марина. — Смыть кровь.
— Помойтесь в тазу, — возразила доктор Свенсон. — Я скажу, чтобы для вас принесли несколько ведер воды. Неразумно входить в реку, когда вы испачканы кровью. Кто-нибудь поужинает вами по ошибке.
— Я уже купалась в реке, когда на мне была кровь анаконды, — возразила Марина, глядя на свое платье, задубевшее от подсохшей крови.
— Теперь мы с вами будем более осторожными, — сказала доктор Свенсон.
Когда Марина вернулась на веранду, простыни на кровати были аккуратно расправлены, а на подушке лежало письмо.
Она осторожно приподняла сетку и взяла его в руки. Ей не хотелось ни к чему притрагиваться, пока она не помоется, и все-таки она провела пальцем по краям аэрограммы и развернула ее.
Там было написано только имя: «Карен Экман, Карен Эллен Экман, миссис Андерс Экман, Карен Смитсон, Карен Экман».
Буквы были корявые и неровные.
В нескольких местах ручка прорвала бумагу.
Он писал слова, но его рука дрожала.
Может, он сложил эту аэрограмму, и она лежала на постели.
Может, он и не собирался отправлять это письмо.
Десять
Каждое утро Марина высвобождалась из сонных объятий ребенка, слегка опьяненного обезболивающим, и шла по тропе к делянке с мартинами.