На пороге мира
Шрифт:
— Он вчера домой вернулся, словно с края могилы! Маму чуть в объятьях не раздавил, передо мной битый час извинялся, а у самого руки трясутся. Утром написал рапорт на увольнение и повез его в штаб округа. Что ты с ним сделал?!
— Ничего такого. Просто отдал весь компромат, что насобирал на него за эти годы. И велел тебя благодарить, что я ему его отдал, а не прокурору.
— И много там компромата было? — с подозрением уставилась на юношу девушка.
— Не особенно. Лет на десять общего режима с запретом занимать должности на государственной
— Десять лет?! Это по-твоему ничего серьезного?!
— Да там в основном дача взяток, кое-какие махинации со списанием вещевого имущества и энергоносителей. СИБу он особенно интересен не был, так что серьезных подстав ему не устраивали. Ты бы видела, что такое СЕРЬЕЗНЫЙ компромат!
— Даже и знать не хочу! — снова взялась за свой стакан девушка. — А если бы у него сердечный приступ случался?! Ты об этом подумал?
— Подумал. У него медкоммисия только на прошлой неделе была. Я результаты посмотрел — сердце, как у быка, давление в норме, нервная система крепкая…
— Какой же ты все-таки рассчетливый, циничный монстр, Леня, — со смешанной интонацией сказала девушка. — У него же седины на висках за один вечер в двое больше стало!
— Ну, прости меня, Сань. Не мог я без ответки его выходку оставить. Просто не мог. Это был бы уже не я.
— Но я же тебя попросила, ты слово дал!
— Так ничего действительно плохого я ему не сделал: он жив, он на свободе, весь компромат в единственном экземпляре у него на руках, все следы во всех базах я потер. Он теперь чист перед законом, как младенец. У него теперь даже штрафов за неправильную парковку флаера нет в личном деле! А то, что я ему открыл глаза на реальное положение дел, так лучше я, чем эсбэшники, как считаешь?
— Довел мне отца до нервного срыва, — все еще дуясь, ответила девушка.
— Думать в следующий раз будет, прежде чем делать, а не наоборот.
— Скажи честно, Лень. А если бы это не был мой отец? Если бы это был просто Начальник Училища? Посторонний человек?
— То он не успел бы меня отчислить. Его бы арестовали еще на подходе к кабинету, а в СИЗО он бы покончил с собой, повесившись на сплетенной из обрывков собственной рубахи веревке, чтобы не выдать своих сообщников и избежать мести семье с их стороны.
— Ты ужасен, Леонид, — тускло проговорила Саша Сомова. — И ты знаешь об этом.
— Знаю, — пожал плечами юноша и снова расслабленно откинулся в своем кресле. — И ты знаешь. Но почему-то продолжаешь со мной дружить. Почему?
— Я уже говорила: ты честен со мной. Никогда не обманываешь меня, даже если тебе это не выгодно. И я ценю это. Да и вообще! Не знаю я! Дружу и все тут! Девушка я или не девушка?! Я должна быть загадочной и нелогичной!
— Уж чего у тебя не отнять, так это нелогичности, — хмыкнул Леонид.
— Ладно, оставим моего отца в покое. Надеюсь, теперь ты удовлетворен и больше не будешь его трогать?
— Вполне, — отозвался юноша после глотка сока. — Я
— Вечно вы, мужики, писюнами меряетесь! — наставительно сказала Александра. — А мы, женщины, страдаем от этого! Мать второй день себе места не находит. Волнуется, понять пытается, что случилось, помочь, поддержать…
— Что сделано, то сделано. Точка.
— Ладно, ты прав, — согласилась девушка. — Сам-то как? После того, как вышибли из кадетов? Нашел, где жить?
— Нашел, конечно, — улыбнулся Леонид. — Это оказалось проще, чем я думал: представляешь, у гражданских есть такая штука, называется «съемная квартира»!
— Знаю я про такую штуку, — невольно улыбнулась девушка. — Ты, между прочим, тоже не военный уже! Работу нашел?
— А зачем она мне? Денег еще со СКООНа запас наличкой почти полная сумка. Да еще и за Звезду Героя каждый месяц семь с половиной сотен приходит. Мне тут сказали, что средняя зарплата по городу — двести пятьдесят. Так что, как-то нелогично работу искать, не находишь?
— Логика… Ты как робот с этой своей логикой и эффективностью…
— Ты же знаешь, что с чувствами и эмоциями у меня проблема. Вот и остается логикой руководствоваться.
— Знаю я, что у тебя компьютер вместо головы и система наведения вместо сердца. Знаю. Но это не значит, что я привыкла к этому.
— Главное я привык, — улыбнулся Леонид.
— Вот сейчас: это настоящая эмоция? Тебе правда весело?
— Хм… Ну, в этом месте разговора логично пошутить для смягчения жесткости фразы и некоторой разрядки атмосферы…
— Поняла я, не продолжай.
— Как скажешь, — отпил он из своего стакана еще глоток. — Но, заметь, я делаю успехи: даже ты начинаешь сомневаться, хоть и точно знаешь о моей проблеме.
— Чем заниматься-то думаешь, лицедей? — перевела тему девушка.
— А вот как раз лицедейством и займусь! — расплылся в задорной улыбке Леонид.
— То есть? — не поняла девушка и даже отставила на время свой стакан.
— Буду поступать в театральное училище! Чтобы когда-нибудь сыграть Гамлета на сцене Большого Драматического Театра! — аж встал со своего места и, задрав голову к небу, воодушевленно сжал перед грудью кулак юноша.
— Что ж, сцена по тебе плачет, — улыбнулась девушка.
— Нет, Сань, ты не понимаешь, — сел на свое место и совершенно серьезным голосом начал он. — Я позавчера ходил на вечерний сеанс в Большой Драматический. И я действительно, на самом деле, что-то почувствовал! Они так играли на эмоциях зрителей, так их захватывали, что… Я не знаю, как это описать… Это словно электромагнитная индукция в неподключенном проводе, лежащем рядом с мощным трансформатором… Я, кажется, даже почти уловил СТРАХ… Представляешь?! Страх! А насколько все это будет ярче, когда я буду не сидеть в зале, а стоять на сцене?! Я хочу это испытать…