На пороге войны
Шрифт:
При обсуждении стандарта на ткани мы пригласили руководителей ряда текстильных предприятий.
– Почему наши ткани такие блеклые, при стирке линяют и быстро выгорают на солнце? – задал вопрос Зернов директору одной текстильной фабрики. – Ведь текстильная промышленность у нас одна из наиболее старых отраслей промышленности.
– Химики не дают нужных красителей, – ответил директор. – Но дело, конечно, не только в красителях, а и в других химикатах, которые мы не получаем. Чтобы повысить стойкость окраски ткани и сохранить яркость, необходимо после крашения закреплять ее в растворе четыреххлористого олова. Но где его взять? Нам его не дают.
– Вот вы нас здесь стыдите, – вступил в разговор другой директор, – но скажите мне, а что мы еще не сделали, что могли и должны были сделать, чтобы выпускать ткани только отличного качества? Что еще мы не сделали то ли из-за нашей нерадивости, то ли из-за нашей тупости, то ли по злому умыслу?
Все это были вопросы конкретные, и на них необходимо было давать такие же конкретные ответы. Мы не могли ничего им обещать, а одни требования без удовлетворения запросов не содействовали подъему качественных показателей.
В Комитете стандартов мы нередко принимали промежуточные решения: разрешали до установленного срока сдавать продукцию с отступлениями от стандарта и обязывали наркоматы произвести к этому сроку необходимые работы на заводах с таким расчетом, чтобы требования стандарта были выполнены.
Мне пришлось в те времена заняться разбором одной просьбы. Директор Ижорского завода мог отпустить для ремонта паровозов трубы, а директор Коломенского завода соглашался их использовать. Но толщина труб была выше, чем этого требовал стандарт. Формально завод не мог эту продукцию отправить в Коломну – отдел технического контроля протестовал, боясь ответственности.
И вот заместители наркомов двух наркоматов, в состав которых входили заводы, явились в комитет.
– Разрешите нам отправить трубы, а нам принять их, – стали в один голос просить оба. – Мы понимаем, что размеры этих труб отступают от требований стандарта так же, как и старый паровоз не соответствует требованиям нового, но ведь его мы ремонтируем и используем.
А что Ижорскому заводу делать с этими трубами? Вновь их переплавлять?
Конечно, разум говорит о том, что эти трубы надо использовать. Но на Комитет стандартов все время сыпались упреки – мы. мол, очень либерально подходим к бракоделам. В это время ко мне в кабинет вошел Зернов, и мы приняли правильное решение – дали согласие на использование этих труб, хотя некоторые работники комитета считали это неверным.
Меня это чрезвычайно тревожило. Страх – не стимул для подъема качества. Не лучше ли решать проблемы путем заинтересованности, поощрения за выпуск высококачественных изделий?
Используя
Нам в Комитете стандартов хорошо видна была работа промышленности, ее слабые места. Мы скоро узнали, что в лесной промышленности отсутствие оборудованных складов и сушилок вело к тому, что потребителям отправлялся лес с высокой влажностью. При обсуждении стандартов на лес и изделия из древесины потребители неизменно ставили вопросы о необходимости понизить в древесине содержание влаги.
Однажды я присутствовал на совещании в Госплане по топливу, и работник Госплана убеждал представителя из Эстонии в том, что у них огромный запас дров, а тот отвечал ему, что это не дрова, а заготовка для дров. Дровами это станет только тогда, когда просохнут, а для естественной сушки нужно длительное время. Тут я вспомнил, как хранится лес в Швейцарии, через которую я проезжал в 1932 году. Там пиленый лес, аккуратно уложенный штабелями, в которых доска от доски отделялась деревянными прокладками, весь находился пол навесом.
Вспомнил я, и как относятся в Германии к бумажным отходам, как там собирают каждый клочок бумаги, каждую пустую папиросную коробку. Когда я жил в Эссене, я каждое воскресенье встречал в привокзальном скверике старичка. У него за плечами был рюкзак, а в руках палка с острым наконечником. Он подбирал, протыкая им, папиросные коробки, бумажки от конфет, куски газет и все прочие бумажные отходы и складывал в рюкзак. Вначале я думал, что он следит за чистотой сквера, убирая мусор, но оказалось, что это не так.
– Сегодня не так много собрал, – сказал он, обращаясь ко мне. – Видно, мало народу было.
– Вам же легче, меньше убирать пришлось.
– Я не сквер убираю, а собираю бумагу и сдаю ее на фабрику. Мне платят за каждый доставленный килограмм. – Потом, как бы поясняя, добавил: – Надо ведь чем-нибудь жить.
У нас же сбор бумажных отходов в то время по существу не был организован. Бумагу собирают время от времени школьники. Педагогически это, может быть, и правильно, но практически одного этого недостаточно.
В машиностроении наиболее острыми были проблемы точности и живучести станков.
В металлургической промышленности помимо точности проката и увеличения сортамента наибольшие трудности вызывала отделка готовой продукции. Небольшая мощность отделочных цехов на наших металлургических заводах вела к тому, что потребителям листовая сталь, например, отправлялась волнистой с рваными краями. Это вызывало справедливые нарекания и становилось предметом разбирательства в Комитете стандартов.
В пищевой промышленности не было хорошо оборудованных складов, не хватало холодильных устройств. Вопросами пищевой промышленности в комитете занимался профессор Касаткин. У него всегда было полно народу. Там вечно спорили и стояли специфические запахи.
Мой кабинет был рядом, и я, как-то зайдя к Касаткину, оказался свидетелем ожесточенной баталии: заместитель наркома рыбной промышленности М.И. Николаев, чудесный человек, из балтийских моряков, с жаром доказывал, что принесенная им в качестве образца рыба не только съедобна, но и превосходна. Санитарный же инспектор не соглашался с ним и твердил, что не позволит такой рыбой снабжать население.
Николаев глядел с презрением на инспектора и кричал:
– Такую рыбу с руками оторвут в лучших ресторанах Европы.