На пороге войны
Шрифт:
Советник не стал дожидаться ответа. Словно бы потеряв интерес к ученику, он преспокойно вернулся в пустой переход между секциями. Дарт Аэмис не боялся, что ученик может ударить в спину, но ждал, что тот пойдет следом. Отказ мог быть расценён как слабость. Хоть от невысказанного приглашения веяло ловушкой, Харсин, почти не колеблясь, отправился за лордом.
— Даэр сказал тебе, что сам обучал меня? — с плохо скрываемым удовольствием спросил Аэмис, когда мостик остался далеко позади. Харсин остановился в десяти шагах, и ситх пренебрежительно усмехнулся, потешаясь. Он не рассчитывал на настоящую дуэль. — Конечно,
Харсин промолчал. Советник пытался отвлечь его, смутить разум и вложить сомнения. Аэмис, видя недоверие, наклонил голову и продемонстрировал скрытый татуировками длинный шрам.
— Сколько раз ты сам попадался на этот его приём?
Может быть, он не лгал. Даэру безусловно следовало сказать, но у Харсина сейчас были другие мысли. Не терять бдительности. Не давать выбить себя из концентрации. Попытаться сделать это с противником.
— Ни разу, — простодушно отозвался он. — Моя-то голова до сих пор целая.
Дарт Аэмис скривился, так как колкость его задела.
— Слишком похож на старика, — с ядом выплюнул он. — Столько пустой гордыни. Столько сил, растраченных на разговоры и интриги. Ситх должен сражаться. Империя должна сражаться. Лорд Даэр замшел в своём дворце, как и Император, и не видит, что происходит с нами. Как мы грызём друг другу глотки, запертые в одной клетке голодные псы! Нам нужна эта война!
Больше всего Харсину не нравилось, что он был отчасти согласен. По крайней мере, понимал Аэмиса достаточно хорошо. Но для его идей было неподходящее время. Неужели советник не видел? Через его союз с Даэром Империя обрела бы настоящую мощь. Нужный момент приблизился бы быстрее. Но необходимости в единстве не видел никто. Ни Совет, ни Аэмис, ни даже сам Даэр.
— Тогда почему мы до сих пор разговариваем?
— Потому что ты боишься напасть первым, мальчик. Ещё я смотрю на тебя, ощущаю ярость, разочарование, согласие и вижу себя тридцать лет назад. Различие в том, что у меня не было шанса избежать ошибки. У тебя — есть, — Аэмис примирительно вытянул ладонь, закованную в дюрасталевую рукавицу. — Ты присоединишься ко мне. Получишь титул лорда и возможность возвыситься, если докажешь свою полезность в грядущей войне. Так, или же я раздавлю тебя, как крошечное насекомое, вставшее у меня на пути.
— Многовато усилий для ученика, — скептически произнёс Харсин, но зерно сомнений было посеяно.
Повелитель разглядел это.
— Я тоже могу быть прагматичным, — объяснился он. — И жажду увидеть лицо Даэра, когда даже ты его покинешь, ибо ненавижу эту проклятую чистокровку всей своей сутью. Давай. Поступи как ситх, а не жалкий лакей.
Харсин чувствовал в его словах правду и нерушимое обещание. Казалось, Аэмис вообще не умел лгать. Лишь предательство отделяло Харсина от той власти, от той ступени, к которой он страстно стремился с самого первого дня обучения. Он солгал бы себе, сказав, что не воспринял предложение серьёзно. Солгал бы, сказав, что не готов его принять. Но одна вещь заставила Харсина рассмеяться.
Ему опять предлагали стать трофеем.
И Харсин атаковал. До боли сильно сжал рукоять, ускоряясь
— Болван, — Аэмис исторг с пальцев жгучую молнию. — Узколобый, наивный болван, выбросивший собственную жизнь ради чужих идеалов!
— Слышал и похуже от мастера, — Харсин увернулся от неё, но второй разряд пронзил руку, оплавив наплечник. Боль показалась невыносимой, но не настолько, чтобы отпустить меч.
Он держался стойко и старался не думать о могуществе Аэмиса и сказанных им словах. О том, что каждая его атака была пропитана колоссальной мощью Тёмной стороны, о невероятной одарённости, из которой годы выковали неуязвимую, разрушительную силу. Харсин зацепился за то, что у него не было ни права, ни возможности отступить, и сделал это фокусом своих мыслей. Только так он мог не обращать внимания на правду.
Правда была в том, что он — ученик, выступивший против Тёмного лорда ситхов. Обученного одним из лучших фехтовальщиков Империи. Выигравшего десятки битв и победившего сотни врагов. Неудивительно, что расстановка сил становилась заметна, несмотря на приложенные усилия.
— Откладываешь неизбежное, — шаги Аэмиса были тяжёлыми, будто повелитель весил полтонны, но Харсину всё равно приходилось двигаться вдвое быстрее, чтобы уклоняться от атак. Свои почти не могли достигнуть цели. — Ты знаешь, что не можешь убить меня. Твой учитель поддавался тебе в поединках. Твои враги были слабы. Ты никогда не видел истинной мощи Тёмной стороны.
Видел. Коротко слово вдруг стало центром сознания, центром вселенной. Стёрло собой всё остальное. Время остановилось, и разум заполнили воспоминания о часах медитации и тьме, проникающей в самое сердце. Картина сложилась, словно хитроумная головоломка, последние куски которой наконец-то встали на место.
Так, словно настоящего выбора никогда и не было. Словно Сила всё давно решила, распланировала, и ему оставалось только пройти по заданному ею курсу и не оступиться.
Мощь Тёмной стороны безбрежна, но у всего есть цена.
Он не совсем понял, что произошло. Инстинктивно позволил шёпоту в голове стать громче и не увидел грани, когда шёпот превратился в оглушительный рёв, как злость, боль и гнев сплелись в нечто огромное, тёмное и яростное, что захватило тело и мысли, и в одно мгновение лишило контроля. Словно теперь он сам был голосом в собственной голове, а Тёмная Сила — вырвалась наружу, движимая желанием уничтожать.
Алый клинок слепил глаза, сверкая перед ними вспышками; удары выглядели беспорядочными, но Сила направляла их, Сила хотела смерти. Харсин не чувствовал боли, хоть, наверное, и пропускал меч и молнии Аэмиса, но зато ярко ощущал, как тьма пожирает дух и тело, точно скверна. Его воли не хватало, чтобы удержать её, удержать себя от распада.