На пути к Полтаве
Шрифт:
Появление в канун генеральной баталии «Учреждения к бою» было, как никогда, кстати. В нем Петр не побоялся обозначить самые слабые места армии. Точный «диагноз» позволил назначить «лечение», действенность которого была подтверждена Полтавой.
Едва ли будет преувеличением утверждение, что по уровню знаний и квалификации шведский офицерский корпус превосходил русский. Однако к 1709 году каждый из офицеров уже крепко усвоил то, что ему надо усвоить по должности и званию; получив команду, он и выполнял ее, не высокоумничая и не обсуждая решение вышестоящего начальника; команду исполняли потому, что ее следовало исполнять, и потому, что уже крепко знали и умели это делать. Понятия воинского долга, дисциплины стали не отвлеченными, а вполне конкретными понятиями, которыми руководствовались не только по уставу — так должно, но и из моральных побуждений —
После нескольких лет войны были найдены оптимальные варианты организации подразделений и частей, соединивших прочность боевых порядков с гибкостью управления. Пехотный полк состоял из двух батальонов по 620 человек, кавалерийский — из 5 эскадронов по 200 человек. Если сначала в пехотном полку было 7 фузелерных рот и 1 гренадерская, то в 1708 году гренадерские роты были изъяты из пехотных и драгунских полков и сведены в отдельные гренадерские полки. Пехотные полки, таким образом, имели 8 единообразно сформированных рот. Еще одна новация — в марте 1708 года полки получили наименования по названиям городов и местностей России.
Все полевые полки получили однотипную организацию и твердые штаты. Полки сводились в бригады, бригады — в дивизии. В зависимости от оперативных задач допускались отступления. В бригады могли входить от двух до пяти полков. При необходимости формировались отдельные корпуса, как это было в канун сражения при Лесной. Тогда для уничтожения частей генерала Левенгаупта был создан знаменитый «корволант», ядром которого стала гвардейская бригада.
Возросшая выучка позволила перейти от шестишережного (шестишеренгового. — Примеч. ред.) строя к четырехшережному. Это вело к меньшим потерям и росту мощи огня, а в сумме — к большим тактическим возможностям. Основное оружие рядовых — кремневые ружье с французским батарейным замком (отсюда второе название — фузея, от французского — ружье) с багинетом. Полагались солдатам шпаги или палаши. В полках еще оставались подразделения, вооруженные 4–5-метровыми пиками и пистолетами. Призваны они были в первую очередь отражать нападение кавалерии. Все пехотные офицеры имели шпаги с широкими клинками и протазаны. Офицеры гренадерских полков вместо протазанов получали фузеи.
Умение шведов маневрировать на поле боя, удерживать инициативу, а главное, наносить сокрушающий удар побудило Петра уделить особое внимание инженерной и огневой подготовке. Это должно было в какой-то мере лишить неприятеля преимущества в этих важных компонентах боя. По сути, кирка и лопата были приравнены царем к фузее и палашу. Уже на первом этапе Полтавского сражения события показали правоту столь прозаического решения: доселе всепреодолевающий шведский натиск если и не расшибся о земляные валы русских редутов, то выдохся настолько, что утратил свою пробивную силу. В свете Полтавы инженерное обеспечение сражения вышло за рамки простого решения проблемы, с которой сталкивались все военачальники, как лишить противника превосходства в том, в чем он сильнее. Но значение происшедшего с точки зрения военного опыта еще весомее: русская армия одолела шведов, потому что готова была пролить и пролила не только больше крови, но и пота: Полтава — это еще и «трудовая победа» армии.
Если русская пехота и особенно кавалерия уступали в выучке и опытности шведам, то артиллерия стала тем родом войск, где армия Петра превзошла противника. Правда, начинал Петр войну с устаревшей артиллерией. Однако царь двигался от худшего к лучшему — он постоянно совершенствовал артиллерию, когда как шведы топтались на месте. К Полтавской битве армия имела мощную полевую артиллерию, сведенную в один артиллерийский полк, а в конных и пехотных полках — полковую артиллерию, способную действовать непосредственно в боевых линейных порядках. К этому времени все орудия были унифицированы. Иными словами, это была уже полноценная артиллерия Нового времени, способная влиять на исход крупных сражений.
Предшественники Карла XII уделяли артиллерии большое внимание. Однако Карл XII пренебрег заветами предков. Возможно, сказалась порывистая натура короля, для которого тяжелые орудия были сродни кандалам. Король-герой не то чтобы пренебрегал артиллерией — он просто предпочитал добиваться
Русское командование прилагало немало усилий для повышения качества кавалерии. Однако достижения здесь в сравнении с другими областями военного строительства были много скромнее. Причина кроется даже не в недостатке средств. Кавалерия — тот род войск, где на создание полноценных формирований требуется куда больше времени, чем было его у Петра. Сложности подстерегали повсеместно: с обучением рядового состава; с малознающими офицерскими кадрами; с конным составом — конные полки остро нуждались в рослых и выносливых лошадях, пригодных к обучению и службе. Шведы превосходили русских кавалеристов по вооружению, выучке, тактике боя. Подвластное им искусство фехтования на всех аллюрах с большим трудом давалось русским драгунам. Куда увереннее они чувствовали себя в пешем бою. И это не случайно, ведь ставка была сделана на формирование драгун, кавалерии, в строгом смысле слова, «неполноценной», пехотинцев на лошадях. Отсюда и стремление встречать неприятеля не в седле, а стоя на земле, выстроившись плутонгами. Преодолевать эту тягу к спешиванию конным генералам приходилось суровыми мерами.
К 1708 году драгунские полки вместо шумной, но малоэффективной стрельбы из пистолетов и драгунских карабинов стали все чаще прибегать к конной атаке «в линию», завершавшейся кровавой рубкой. Первый крупный успех пришел в 1706 году под Калишем, когда, атакуя скорым аллюром, драгуны опрокинули неприятеля. И все же с выучкой и умением шведских всадников приходилось считаться.
Русская армия образца 1708–1709 годов мало походила на то воинство, которое встретило шведов осенью 1700 года под стенами Нарвы. В этом имели возможность убедиться Петр и его генералы. Об этом стали догадываться сами шведы. Однако все дело заключалось в мере. Насколько она стала другой? Способной уже побеждать? Драться на равных? Противостоять самому Карлу XII, объявленному при жизни военным гением, вторым Александром? На все эти мучительные вопросы однозначный ответ можно было получить, только сражаясь и побеждая противника. Естественно, в 1707–1708 годах такой, до донышка обретенной уверенности не было и быть не могло.
Зато всеобщим было мнение, что в решающем столкновении с главной армией русским ни за что не устоять. Исход предрешен, поражение неизбежно. Не случайно министр Людовика XIV Ж.-Б. де Торси, которому посулили за посредничество со Швецией помощь русского корпуса, пренебрежительно отказался от подобной услуги: ну и что, что царь Петр довел свою армию до 80 тысяч человек! Это 80 тысяч трусов, которых обратят в бегство 8 тысяч шведов!
Нужна была Полтава, чтобы раз и навсегда отучить говорить подобное.
Накануне вторжения: два правителя
Сталкивались не только две армии — противостояли и соперничали правители двух враждующих стран. Соперничество Петра I и Карла XII началось не с Полтавы и Полтавой не закончилось. Но одно бесспорно: в этом противостоянии Полтава — точка наивысшая. Многолетний спор правителей получил здесь разрешение, причем не просто как победа одного и поражение другого. В конце концов, подобное уже случалось. Существеннее другое: пораженный Петр сумел после Нарвы подняться. Карлу это не удалось. Дальнейшая его жизнь — скольжение по наклонной, постепенная утрата былого могущества. Карл XII уступил Петру I как государственному деятелю и, возможно, просто как человеку.