На пути в Халеб
Шрифт:
Камилио наклонил голову:
— По мылу, по их пластике… сам не знаю.
Он зажег сигарету и глубоко затянулся.
— Мне неловко вам это говорить, но вы не принимаете в расчет, что человек бывает несчастен или расточителен.
Я промолчал. Мои ответы утратили для меня всякое очарование. Они напоминали дымовую завесу, причем нападающая из-за нее сторона тайно ненавидела всех и вся. Мне не нравились мои ответы, не нравились самые темы моих разговоров: старуха в подвенечном платье перед входом театра «Одеон», крутые яйца на буфетной стойке… И пока мои губы шевелились, я судорожно напрягал мысли, ища, с какими музыкальными
— Что вы теперь намерены делать? — спросил я.
— Если уж я добрался, наконец, до Европы, — ответил Камилио, — то задержусь в ней еще немного. Возможно, поживу у Ксавье, если он согласится.
— А чем вы собираетесь заниматься здесь?
— Это место маленькое, а в маленьких местах всегда что-нибудь происходит. Как раз это я и люблю — маленькие местечки внутри больших пространств, уголки и окраины.
— Окраины мира?
— Окраины мира, — подтвердил Камилио, улыбаясь.
— Я чувствую, что на мне лежит долг…
Камилио сделал слабое движение рукой.
— Это пройдет, — сказал он и зевнул.
— Пойду посплю немножко. — Я поднялся.
— Оставьте мне свои сигареты, — попросил он.
Элен глубоко спала. Я смотрел на ее пышные волосы, на выглядывающие из-под простыни ушки. Осторожно, чтобы не разбудить ее, лег в кровать.
Когда я открыл глаза, она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы, затем принялась не спеша, тщательно накладывать макияж.
Две вещи хотелось мне повидать в Нормандии: яблони в цвету и городок Хонифлёр. Строго говоря, первое, что пробудило мое любопытство к Элен, был тот факт, что она родилась и выросла в Хонифлёре. Это имя завораживало меня. Я был уверен, что его начало «хони» подразумевает мед, чего на самом деле, конечно, не было (позднее я выяснил, что и окончание «флёр» не имело никакого отношения к цветку!). В моей парижской комнате на стене висела литография старинного порта Хонифлёр, раскрашенная размытой акварелью. Его вид мало чем отличался от других портовых городов, гравированные изображения которых продавались в лавках букинистов, но Хонифлёр, домики которого отражались в воде блекло-апельсинными пятнами, и само это название казались мне квинтэссенцией меда, цветов и старого порта с мачтами парусников, жарким полусонным летом, караванами облаков… Имя Элен сплелось с именем городка, ее веснушки походили на точки, метившие контуры облаков на гравюре, даже ее нижняя губа как будто припухла от укуса пчелы, живущей среди медвяных цветов.
— Элен, давай съездим в Хонифлёр!
Элен повернулась ко мне:
— В Хонифлёр?
— Разве это не твой город?
Она смотрела на меня с изумлением.
— Я слышал, что это красивый город…
Элен подумала минутку и сказала:
— Неплохой город, но что мы там будем делать?
— Пить кофе в порту…
— Нет, мне эта идея как-то не нравится.
— Но ведь это твой город, у тебя там есть подружки, какой-нибудь дядя, который строит модели кораблей, родственники…
— А сам-то ты? Тебе что — так интересно с твоими родственниками?
— Нет… не так интересно, но я думал, что Хонифлёр…
— Ну, вот и ошибся, — отрезала Элен.
— Мне хотелось бы повидать места, где ты была девочкой.
— Мы приехали сюда на выходные, — напомнила Элен.
Я покраснел и, чтобы скрыть смущение, потянулся за сигаретой и подошел к окну. Я был еще зелен, мне не хватало суровой черствости, защищающей от уколов.
— Хочешь спуститься вниз, к завтраку?
— Да, я проголодалась. Я уже почти готова.
— Не надо… Ты оставайся здесь. Я принесу еду в комнату.
Элен посмотрела на меня беспомощно и печально.
— Что ж, если ты так хочешь.
— Нет, ты, конечно, права. Гораздо приятнее позавтракать в кухне.
— Еще минутку, и пойдем.
— Спустимся вместе?
— Да.
Когда мы спустились, все уже сидели за столом. Жиннет — в мужской рубашке, которая была ей велика, Камилио по-прежнему в длинной вязаной кофте. Взгляд Карэ был устремлен в книгу, губы его шевелились.
— Чем тут можно заняться, в ваших краях? — обратилась Жиннет к Ксавье.
— Есть тут цирк неподалеку. Семейный цирк, довольно занятный.
— Знаю я эти провинциальные цирки. Циркачи в них обычно уже не первой молодости, и ты с ужасом ждешь, что кто-нибудь из них того и гляди переломает себе руки или ноги, — сказал Франк.
— Нет, они и вправду забавные, — мягко возразил Ксавье.
— Хорошо, — согласился Франк.
— Ты пойдешь? — спросила меня Жиннет.
— Я, пожалуй, прогуляюсь с Элен.
— Мне хочется посмотреть этот цирк, — сказала Элен. — Пошли. Присоединяйся и ты к нам, нечего лениться.
— Нет, я, лучше, останусь, — сказал я, с отвращением слыша звуки собственного голоса. Все, кроме Камилио, встали из-за стола, чтобы собраться в дорогу.
— Увидимся в полдень, — сказала мне Элен.
— Вечером, — поправил ее Ксавье.
— Постарайтесь не позабыть шутки клоуна, потом расскажете, — бросил на прощанье я.
В полдень мы с Камилио отправились в деревню. По пути остановились возле заброшенного футбольного поля — трава посредине была вытоптана, местами торчали муравьиные кучи или кротовые холмики, углы заросли сорняками. Двое парней гоняли мяч, один стоял в воротах. Увидев, что мы наблюдаем за игрой, они пригласили нас сразиться.
— Пусть вратарь вас не смущает. Он за нас играть не будет.
Мы договорились, что будем играть час с десятиминутным перерывом.
Вышли на площадку, вратарь высоко подкинул мяч. Камилио был не слишком проворным, но на редкость метко бил по воротам. После того как один из игроков наступил мне на ногу, ремешок сандалии лопнул, и мне пришлось скинуть обувь и бегать босиком.
Мы лавировали между жесткими сорняками, мелкими лужицами и лепешками коровьего навоза и обыграли деревенских с разрывом в четыре гола. От похода в деревню пришлось отказаться — мы слишком устали.
Мы решили вернуться в Мануар. Камилио был горд одержанной победой. Он похлопывал меня по плечу и ликуя повторял:
— Мы им показали, что значит настоящая игра!
По возвращении он сразу пошел спать, а я — в библиотеку, где пытался починить ремешок с помощью обнаруженного на письменном столе клея. В это время появилась служанка:
— Господин Арман спрашивает, не хотите ли вы пообедать вместе с ним.
— А кто это — господин Арман?
— Дед Ксавье.
— Он приглашает меня разделить с ним трапезу?