На «Ра» через Атлантику
Шрифт:
Вообще музыка на борту «Ра» звучит почти постоянно. Тур, колдуя над своими чурбачками и колобашечками, мурлычет песенку о летучих рыбках, и взгляд его при этом отрешен и задумчив. Смолкает Тур — вступает Норман, у него губная гармоника и не весьма обильный репертуар, всего две-три ковбойские песенки, мы уже выучили их до последнего такта, — но эти рулады все же гораздо приятней, чем прошлогодний приемник Абдуллы, — он совершенно извел нас тягучими восточными мелодиями.
А вот с магнитофоном Жоржа случилась в прошлом году загадочная история.
Жорж оставил его на корме и пошел помочь мне крепить канистры с водой, через полчаса вспомнил, взглянул — и увы! Скорей всего, магнитофон свалился в воду сам, но, возможно, конечно, его кто-нибудь, не заметив, задел. Я старался утешить Жоржа, однако он твердил, что теперь путешествие для него испорчено, потому что ему без музыки не уснуть.
Не знаю, как кого, а меня тоже опечалило исчезновение магнитофона, на его пленках было немало приятного, — но что вода берет, обратно не отдает.
К слову, о магнитофонных записях. В первые дни нашего первого плавания Карло записал «Симфонию «Ра». Он просто включил микрофон минут на десять, при довольно тихой погоде, — но когда потом, позднее, на суше, мы крутили эту пленку, меня задним числом брала оторопь: скрипы, визги, скрежет, треск — неужели вокруг нас творилось такое? И как мы это вынесли, как умудрились вернуться живы и невредимы?
Теперь, вспоминая это, краешком сознания — самым краешком — я гадаю: повезет ли нам так же и на этот раз?
Тихо и солнечно, океан — как озеро, и по этому озеру, сказочный, сладко красивый, как на заднике у провинциального фотографа-пушкаря, еле-еле плывет наш «Ра».
Утром 24 мая на борту произошло важное событие, запечатленное на фото-, кино- и магнитной пленке. Состоялась первая операция на «Ра-2»!
Жорж, встав, пожаловался, что плохо спал — болел палец. Я взглянул: панариций — и получил от пациента согласие вскрывать.
К операции готовились обстоятельно.
Сантьяго надел на голову пластиковый чепец, на лицо — марлевую маску. Я опоясался полотенцем, а поверх него — веревкой.
Тур поглядывал на нас, как няня на расшалившихся ребят, он в это время отпиливал ножовкой горлышко у глиняной амфоры — готовил сосуд для хранения расходной воды, так как доставать воду из амфор довольно хлопотно, горло очень узкое — мы до сих пор пользовались автомобильным методом, засасывали воду через шланг, а это негигиенично, вот Тур и решил сделать резервуар, который наполнялся бы не спеша и загодя, а опорожнялся по мере надобности и без труда.
Ножовка плохо пилила, и Тур сердился, но я выдал ему из своих запасов пилу Джигли, предназначенную вообще-то для костей человеческих; Тур воспрянул духом и сделал вид, что не замечает, как добросовестный Кей ловит его в визир.
Итак, Сантьяго, ряженый медицинской сестрой, подает мне спирт и салфетку для дезинфекции рук. Затем прошу у него резиновые перчатки — и он, вместо хирургических, вручает мне здоровенные, электромонтерские. Кинооператор доволен, зрители хохочут, Жорж тоже, он не подозревает, что через секунду ему станет не до смеха.
Для местной анестезии я решил использовать пластмассовый шприц, но не учел, что подкожная клетчатка на пальцах практически отсутствует и такой шприц здесь непригоден, он маломощный, слабенький.
Жму-жму, Жорж морщится, а пользы нет.
Говорю:
— Потерпи, лучше я тебе разрежу без анестезии, это быстрее и проще, чем колоть несколько раз.
Вот тут Жорж заорал неистово!
Я вскрыл ему панариций и выпустил гной, хотел промыть ранку, но он больше не давался и громогласно крыл меня на всех языках, включая и русский.
Киногруппа — Карло и Кей — торжествовала: никакой инсценировки, поймали-таки правду жизни. Жорж уже оправился от потрясения и договаривался с провиантмейстером насчет стопочки. А я собирал инструментарий и думал: пусть эта операция будет единственной на «Ра»!
В прошлом году все, в общем, обошлось. Даже с Абдуллой, хотя уж никак не верилось, что тут обойдется.
Абдулле с первых дней не слишком везло. Морская болезнь как навалилась на него, так и не отпускала, несмотря на все мои старания. Правда, были часы радости, когда Абдулла утром поднимался свежий и восклицал в мой адрес:
— Ты самый лучший доктор на «Ра»!
А Тур добавлял, усмехаясь:
— Бери выше, на всех папирусных лодках мира!
Но проходил день-два, и снова Абдулла ходил грустный или даже не ходил, а лежал в хижине — «у меня болит голова!» — не ел, не пил и молился аллаху.
Я потчевал его драмамином; драмамин — препарат эффективный, но обладает побочным снотворным действием, и поэтому Абдулле вечно хотелось спать. Так что Сантьяго однажды забеспокоился, не станет ли Абдулле совсем плохо от пересыпа.
Я ответил:
— Ты думаешь, лучше, если он будет постоянно блевать? Сантьяго поразмыслил и согласился, что спать все-таки полезней.
Но это были цветочки.
Вечером 27 июня Тур позвал меня и сказал, что Абдулла жалуется на боли в животе. Я взял Жоржа переводчиком и стал смотреть: температура 37°, язык слегка обложен, болезненные ощущения в правой нижней части живота — батюшки, не аппендицит ли?!
У меня было с собой все необходимое для аппендоэктомии — все, кроме гарантии покоя и удобства прооперированному. К тому времени мы уже достаточно погрузились, корма нашего «Ра-1» была под водой, от нее к мостику тянулись сотни веревок и веревочек — здоровый, и то с трудом продирался сквозь эти джунгли. Ни тебе утки, ни подкладного судна, качка, теснота — помню, как, решив подождать с диагнозом до утра, стоя ночную вахту, я вновь и вновь возвращался мыслями к тому же: а ведь оперировать придется!