На «Ра» через Атлантику
Шрифт:
Особенно это касается руководителя. Сверхумелый, но отчужденно ведущий себя командир, возможно, добьется успеха, однако весьма дорогой ценой. Обстановка в экспедиции будет очень тяжелой.
Рекомендации психолога важны не только при подборе группы, но и при распределении функций внутри нее, в частности, при назначении руководителя.
6. Эмоции типа «он мне нравится» или «я его не переношу» являются безусловно важным элементом упомянутой сети связей. Но ставить развитие группы в зависимость от них одних, как это принято у иных исследователей, нельзя. Эмоциональные ориентации не основополагающи, а производны: копнешь поглубже, и обнаружится — «Он мне нравится, потому что знает дело», и даже «Я его не переношу, но он знает дело», — то есть сперва объективная ценность, а потом уже красивые глаза.
Влюбиться «просто так» можно разве что в манекен на витрине. Самую безотчетную, самую необъяснимую симпатию мы обосновываем, пусть незаметно для себя, бессознательно. Капризы наших чувств — надводная часть айсберга, который главной своей массой, как известно, находится под водой.
Высокая степень профессиональной подготовленности членов группы — даже оставляя в стороне остальные аспекты — с чисто психологической точки зрения уже обязательна.
7. Последнее и главное.
Для того чтобы эффективность группы была наивысшей, каждый ее участник должен четко осознавать общественную значимость как своих действий, так и действий товарищей, действий всей группы в целом.
Из пушек не стреляют по воробьям; великая энергия рождается для великой цели.
Преодолевая неминуемые трудности и принося неминуемые жертвы, человек должен знать, во имя чего он это делает; чем престижней задача, тем здоровей — при прочих равных — психологический климат. Причем престижность подразумевается не только логически расчисленная — этого мало, — но и «пропущенная сквозь сердце».
Экспедиционная группа должна представлять собою союз единомышленников, спаянных и вдохновленных сознанием важности выполняемой цели.
Конечно, нельзя, ни в коем случае нельзя предположить, что экипаж космического корабля, совершающего многодневный полет, будет как бы сколком с нашей компании, как бы двойником экипажа «Ра»…
Однако закономерности развития групп имеют достаточно общий характер. Тем более, что для группы, состоящей уже из трех-четырех человек, не говоря о восьми, — достичь полной совместимости весьма трудно, если вообще реально: слишком узок круг людей, из которых придется выбирать, специальность космонавта — редкая. Значит, речь может идти лишь об относительном психофизиологическом балансе — и об исключении из предполагаемого экипажа явно противопоказанных друг другу и коллективу лиц.
А это и есть, примерно, наш вариант: полные антагонисты отсутствуют, налицо баланс, но приблизительный, с вытекающими отсюда проблемами.
Возьмут старт звездолеты с интернациональными экипажами, в арктических льдах, на антарктических плоскогорьях вырастут интернациональные научные городки, человечество научится жить дружнее и сплоченнее — и тогда, может быть, в его памяти хоть на секунду мелькнет тень папирусного суденышка, крошечной бабочки, присевшей на океанскую гладь, — бабочки, на чьем крыле нарисовано общее для детей Земли Солнце…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Появились физалии. — Интернациональное снадобье. — Настал-таки этот час! — Эпитафия веслам «Ра-1». — С первого до последнего дня. — Железное дерево съело сосну. — Берем рифы. — Руль из обломков. — Кошмар. — Трещина. — «Сломался мостик!» — Вместо грота — спинакер. — Физалия и Жорж. — Яхта еще в порту! — Прошлогоднее «SOS». — Норман травит бакштаги! — «Каламар» и его вопросник. — Говорю с Ленинградом. — С-т-о-л-б. — Ремонт уключины. — Дети огромного мира. — Исчез Юби. — Генеральный Аврал Сорок Третьего Дня. — Тур не вспомнил приметы. — Встреча с «Каламаром». — Посылка. — Режем корму. — Кольцо сжимается. — Жертвуем «Зодиаком». — Часы Жоржа. — Воспоминания о последних днях «Ра-1». — Меняем курс. — «У меня ручная рация!» — Ветер, волны, дождь… — Ну и качка! — Ивон и воки-токи. — Все счастливы. — Муравьишка-Жорж. — Попадем ли на Барбадос? — Норман борется за плавучесть.
«Португальский кораблик» плыл себе слева по борту. Я помахал ему рукой, как старому знакомому.
Познакомились мы в прошлом году.
Я потрошил кур на корме и уже собирался нести их на кухню, как вдруг гляжу: движется фиолетовый пузырь, еще один — тем утром их было вокруг великое множество, я сперва не понимал, что это, спросил у Жоржа, он объяснил: «Медузы». И вот такая красивая медуза плыла прямо мне в руки.
Недолго думая, я схватил ее — и взревел от боли, лихорадочно стал отмывать пальцы морской водой, но липкая слизь не отставала. Проходил мимо Сантьяго, я взмолился: «Мыло!» — видимо, такое страдание было написано у меня на лице, что Сантьяго помчался за мылом, как ошпаренный. Однако и оно не помогло. Руки горели и ныли, пальцы сгибались с трудом. Достал пульверизатор с анестезирующим, попрыскал — боль исчезла, и тут же вернулась с новой силой.
Жорж сказал: «Подожди, пройдет само». Но ничегошеньки не проходило, пальцы уже не сгибались, боль начала иррадиировать по нервам левой руки в плечо и далее в область сердца, я чувствовал себя преотвратительно. Принял две таблетки анальгина, валидол, пирамидон и лег. Меня тряс озноб.
Утихало постепенно. Сначала полегчало правой руке, затем левой. Полное выздоровление наступило лишь через пять часов.
Такова была моя первая встреча с физалией. «Португальским военным корабликом» ее называют потому, что она похожа и на парусник, и на старинный шлем с гребнем, а под водой от нее тянется целая сеть щупалец, иногда десятиметровой длины.
Яд, выделяемый ею, относится к нейропаралитическим. Представляю, каково рыбешке попасть ей в лапы!
Физалия двигалась не торопясь, радужно расцвеченная, этакая франтиха. Злобных чувств она во мне не вызвала, как говорится, я все простил, тем более, что теперь мы знали, чем обороняться.
Снова возвращусь на минутку в прошлый год.
Вторым пострадавшим от щупальца физалии был Норман. Он укреплял «заземление» рации, лазил в маске вдоль борта, а Жорж его страховал и следил, нет ли поблизости акул, и немножко злился, поскольку Норман полез в воду без очереди. Я стоял у весла и вдруг услышал истошный крик, Норман выпрыгнул, как бука из табакерки, на секунду подумалось: «Ну, вот! Дождались! Акула!» — но руки-ноги его были целы и я вздохнул облегченно, хотя радоваться все равно было нечему. Нормана обвило, словно лассо, он пытался отодрать от себя жгучую нить и еще больше обжигался. Подоспел Карло с полотенцем, стал стирать слизь, затащили Нормана в хижину, он стонал, стиснув зубы. Я понимал, каково ему, но также отлично знал, что практически ничем помочь не могу. Дал анальгин, валидол, брызгал аэрозолем, припасенным на случай зубной боли, но все это были полумеры.
Тут Тур вспомнил, что от ожогов мерзкой твари хорошо помогает аммиачный раствор.
Такового на борту не имелось, но выделить его при желании мог любой из нас, и работа закипела, скорлупа кокосового ореха моментально наполнилась, я смачивал ватку и натирал Нормана интернациональным снадобьем. Боль стихла, начался озноб, затем проснулся аппетит, непомерный, как после долгой тяжкой болезни. Потом Норман уснул.
Все-таки вместо пяти часов он промучился три, благодаря радикальному средству. Мы намотали это на ус — и в нынешнее плаванье взяли с собой нашатырного спирту: фабричный аммиак, очевидно, еще действеннее.