На рокадном направлении
Шрифт:
Оглядевшись, они вышли из подворотни и, закурив, направились в сторону Сенного рынка.
– Задумал Матрос дельце одно сварганить: инкассаторов подломить, а меня в помощники определил. Я дней пять около почты жалом шевелил, всё вызнал и весь расклад как на блюдечке ему преподнёс, но мусора об этом прознали и засаду сделали. Леха инкассатора оглушил, мешок вырвал и дёру, так этот гад его догнал и маслину в затылок засадил, – он с досадой покачал головой. – Такого парня убил на моих глазах! Я на кладбище в кустах его ждал, чуток совсем он не добежал! Матрос дерзкий был! При царском режиме служил в Екатеринодаре полицейский один, ещё тот кровопивец, навроде этого Ермакова, так он средь бела дня подошёл
Парень восхищённо помотал головой:
– Серый, а что, этого Ермакова нельзя заделать, как Матрос мусора царева?
– Нет, Коляша, никак нельзя, – серьезно ответил Серый, – он в сильном авторитете у своих. Если его шлёпнуть, краснопёрые такой террор устроят, что мало не покажется! Все шалманы, малины, блатхаты на уши поставят. Кислород полностью перекроют. Старики рассказывали, что такая хрень уже была.
Некоторое время они шли молча.
– Эх, что мы всё о делах прошлых говорим, – хлопнув приятеля по плечу, вдруг весело воскликнул Серый. – А давай-ка, мил человек, заглянем к Инке-скипачке! Надо удачу обмыть, да и отдохнуть после дела сам бог велел!
Завернув в продмаг и набрав после недолгих споров полные кульки еды, приятели направились в гости, не забыв по дороге заглянуть в винный отдел.
***
– Пока нет приказа об увольнении, расслабиться у вас не получится, – сказал Лавр и оглядел собравшихся на планерку. – Так что ещё недельку я вам нервы потреплю, да и потом в покое не оставлю. Что у нас по вчерашней краже?
– Поквартирный обход результатов не дал: никто ничего не слышал. Весь комплекс оперативно-розыскных мероприятий отработан. Даны задания «негласному» аппарату. Скоро закончим отработку ранее судимых за аналогичные преступления. Учитывая, что замок был вскрыт квалифицированно, в первую голову отрабатываем профессиональных домушников. В паспортном столе запрошены списки недавно освободившихся из мест заключения, – рассказал Виктор Семёнович.
– А что, разве участковые перестали вести учёт поднадзорных? – спросил Лавр, постукивая карандашом по столешнице.
– Никак нет, – уверенно ответил тот. – Но мы запросили информацию за последний месяц, самую свежую.
Неожиданно зазвонил телефон. Ермаков, внимательно выслушав, с радостью в голосе произнёс:
– Конечно, пусть заходит! Мы все с нетерпением ждём!
Положив на рычаг трубку, он оглядел коллег:
– Из НТО звонили: ладошка совпала.
Дверь открылась, и на пороге появился младший лейтенант, выезжавший на кражу.
– Товарищ капитан, выехав на дополнительный осмотр, я снял отпечаток ладони с входной двери на уровне замка. Сравнительным исследованием установлены совпадающие признаки папиллярного узора следа ладони руки на дверном полотне и имеющегося в картотеке оттиска ладони левой руки ранее судимого Титковского Сергея Дмитриевича, – раскрыв папку, он шагнул вперёд и протянул Ермакову лист бумаги: – Вот официальное заключение.
– Отлично! С чем вас всех и поздравляю! – с удовлетворением сказал Лавр и обвел коллег весёлым взглядом: – Надеюсь, рассказывать, что делать дальше, не нужно?
Когда все вышли, ему вдруг стало грустно. Закрыв глаза, он представил, как сейчас ребята приедут на адрес. Оставив машину за пару кварталов, выйдут, найдут участкового, выяснят обстановку, а потом проведут задержание. Ермаков зажёг папиросу, подошёл к окну и, не приближаясь, издали стал наблюдать, как сотрудники садятся в новенькую служебную эмку, которую он с боями добыл для уголовного розыска.
Лавр открыл форточку, и осенний воздух сразу заполнил прокуренный кабинет, принеся с собой запах костра, который во дворе развёл дворник, сжигавший опавшую листву. Пряный, горьковатый дым навевал печаль. «Вот и осень», – он грустно посмотрел на голые
Виктор уверенно открыл переднюю дверь и сел рядом с шофёром. «Начинает руководить, – подумал Лавр. – Ну что ж, наверное, это правильно. Пусть сразу берёт быка за рога».
Проводив взглядом лихо выруливший автомобиль, он вернулся к столу и начал разбирать бумаги, ожидая возвращения группы. Увлёкшись привычной работой, Лавр не услышал, как в кабинет вошли оперативники. По огорчённым лицам он сразу понял, что они проехались вхолостую. Виктор, повесив кепку на крючок, раздосадовано покрутил головой:
– Встретились с участковым. Он сказал, что Титковский дома появляется редко, можно сказать, не проживает. Мать, Валентина Борисовна, живёт одна, портниха-надомница, точнее, не портниха, ремонтирует и перелицовывает одежду. Я группу отправил в машину, а сам с участковым зашёл в квартиру.
– Частный сектор или квартира?
– Общий двор на четверых хозев. Говорят, что раньше весь двор её был, а потом уплотнили.
«Валентина Борисовна, портниха, домик», – какие-то обрывочные воспоминания мелькнули в памяти, и он спросил:
– Адрес там какой?
– Насыпная, 35, – ответил Виктор. – У неё две небольшие комнаты, живёт одна, никаких предметов мужского присутствия на виду не было, но, – он сделал небольшую паузу, – при осмотре в вещах, лежавших около швейной машинки, я обнаружил две женские кофты и блузку. По описанию, кофты, судя по всему, появились после кражи на Октябрьской, а блузка – на Чапаева. Я их изъял, вечером поедем к потерпевшим на опознание. Она пояснила, что сын вчера в обед заглядывал и оставил в подарок. Соседи показывают, что Сергей появляется редко. Может не навещать мать неделями, а то и месяцами. Оставлять засаду нецелесообразно. Сегодня пройдём по всем злачным местам, ну и с нужными людьми пошепчемся.
Погружённый в заботы о предстоящем увольнении, Лавр не придал значения неясным ассоциациям. Если бы Ермаков порылся в памяти, то обязательно вспомнил бы портниху с Насыпной улицы, которую знал ещё с 1907 года, когда его, молодого станового пристава прикомандировали к Екатеринодарскому сыскному отделению, где он и познакомился с Александром Петровичем Пришельцевым и навсегда связал свою жизнь с уголовным розыском.
***
В далёком 1907 году Валентина Борисовна Титковская была известна в Екатеринодаре как мадемуазель Жанетта, трудившаяся в заведении «Золотой якорь» у мадам Пирожковой. Родив от уголовника по кличке Митрич ребёнка, она уехала к родителям в станицу, а через некоторое время объявилась в Екатеринодаре. Купила небольшой домик, занялась ремонтом одежды и смогла сколотить кое-какой капитал. Валентина Борисовна, имевшая добрый и отзывчивый характер, очень любила сына. Все заработанные деньги она тратила на него, стараясь, чтобы мальчик ни в чём не нуждался. Но, к сожалению, Серёжа полностью унаследовал характер отца. Тщедушный, слегка горбатый, с мелкими, неприятными чертами лица, он рос злобным и жестоким. Валентина Борисовна видела Митрича всего раз в жизни и не знала даже его полного имени, не знала и того, что он ещё до рождения ребенка был убит в тюрьме. Однажды, когда подросший Серёжа спросил, кто его отец, мать, промокнув глаза уголком цветастого платка, рассказала трагическую историю, об утонувшем моряке. Предупредив очередной вопрос, она вновь вытерла невидимую слезинку и добавила, что у неё даже карточки не осталось, а Серёжа случился от огромной неземной любви, такой внезапной, что они даже не успели обвенчаться, должны были сделать это после возвращения из дальнего похода, но судьба распорядилась иначе… Мальчишка был очень впечатлен этой историей и на следующий день, в память о героическом отце, стянул в соседском дворе тельняшку, которую стал носить не снимая.