На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе
Шрифт:
22 марта в промышленных районах Мансфельда и Мерзебурга в Центральной Германии была объявлена всеобщая забастовка. 24 марта коммунисты захватили здания городской администрации в Гамбурге. В Лейпциге, Дрездене, Хемнице и других городах Центральной Германии они атаковали здания судов, городские ратуши, банки и полицейские управления. Официальная газета германских коммунистов «Роте фане» («Красное знамя») открыто призывала к революции.
В один из меднодобывающих районов Мансфельда прибыл некий Макс Гельц, коммунистический Робин Гуд, который за год до этого единолично пытался организовать партизанское движение в Фогтландском регионе Саксонии против берлинского правительства и объявил себя руководителем операции. Примерно
24 марта коммунистически настроенные рабочие огромного азотного завода в Лойне, вооруженные ружьями и ручными гранатами, забаррикадировались внутри предприятия.
Однако попытки коммунистов по координации эти локальных действий полностью провалились. Верные и обученные члены их партии отозвались на призыв и были посланы на смерть этой самой партией – батальоны за батальонами бросали в бой еще с большей безжалостностью, чем Людендорф отправлял свои войска на сражения. Огромные массы трудящихся не вышли на всеобщую забастовку, а также и не присоединились к разрозненным мятежам и бунтам. К началу апреля волнения были повсюду подавлены.
Лидер Коммунистической партии Германии доктор Пауль Леви, который с самого начала выступал против этого безумия, был исключен из партии по какому-то неопределенному и невнятному обвинению.
Он сообщил Москве, что не понимает происходящего в Западной Европе, что жизни тысяч трудящихся были принесены в жертву безумной игре. Он назвал большевистских вождей и эмиссаров Коминтерна «мошенниками» и «дешевыми политиканами».
За короткий период времени с начала мартовского восстания Коммунистическая партия Германии потеряла половину своих членов. Что же касается Макса Гельца, коммунистического смутьяна и подстрекателя, который рассчитывал на захват власти с помощью динамита, то он предстал перед судом по обвинению в «убийствах, поджогах, разбое на большой дороге и еще в пятидесяти преступлениях» и приговорен к пожизненному заключению.
Я интересовался судьбой Гельца, потому что при всех его диких взглядах он, несомненно, был честным и отважным революционером. Для рабочих его родного Фогтланда он являлся легендарной фигурой. Когда несколькими годами позже я обосновался в Бреслау, где находился в заключении Гельц, я установил контакт с одним из его тюремщиков, который очень сильно привязался к нему. Через этого человека я посылал Гельцу книги, шоколад и кое-какую еду. Мы вступили в заговор с целью освободить узника. Но мне была необходима помощь и поддержка Коммунистической партии. Я связался с Хаманном, лидером отделения в Бреслау, и он пообещал дать мне хотя бы каких-то надежных людей. Тогда я отправился в Берлин и обратился к Центральному комитету партии. У них начались дебаты. Одни хотели, чтобы Гельца освободили законным путем, например путем избрания его в рейхстаг. Другие считали, что его побег – это как раз то, что нужно для стимуляции масс, которые не проявляли пока интереса к Коммунистической партии. В любом случае мне дали добро на попытку освобождения его из тюрьмы. Однако, вернувшись в Бреслау, я сразу же услышал от тюремщика Гельца следующие слова: «Нам приказали закрыть его дверь на цепь».
Власти узнали о нашем заговоре через самого Хаманна – лидера коммунистов Бреслау, члена рейхстага и полицейского осведомителя.
Позже Гельца освободили на законном основании. Хотя я работал над организацией его побега и, находясь в Бреслау, постоянно связывался с ним, впервые мы встретились в Москве в 1932 году, в квартире немецкого писателя-коммуниста Киша. Когда он понял, кто я такой, он рассмеялся и сказал:
– О, да вы тот самый богатый американский дядюшка, который посылал мне хорошие книги и еду.
В течение некоторого времени Москва
Поражение мартовского восстания в Германии значительно отрезвило Москву. Даже Зиновьев сбавил тон своих прокламаций и манифестов. Европа явно не могла расправиться с капитализмом. Не могла это сделать и сама Россия: после подавления крестьянских восстаний и Кронштадтского мятежа Ленин пошел на важные экономические уступки крестьянам и коммерсантам. Россия вступила в период внутренней реконструкции, и мировая революция отодвинулась на второй план. Коминтерн был занят поисками козлов отпущения, виновных в поражениях, и назначением новых руководителей на местах. Фракционные битвы в коммунистических партиях за границей не давали машине Коминтерна отдохнуть от составления резолюций, контррезолюций и приказов об исключении из рядов.
В январе 1923 года я работал в Москве в 3-м отделе разведки Красной армии. До нас дошли слухи, что французы готовы оккупировать Рур, чтобы получить репарации. В то время я жил в гостинице «Люкс», которая считалась главной резиденцией чиновников Коминтерна и иностранных коммунистов…
Следует объяснить, что представляла из себя эта гостиница. Оно была и сейчас является штаб-квартирой гостей из Западной Европы в Москве. Через ее холлы и коридоры проходят как лидеры коммунизма из всех стран, так и делегаты от профсоюзов и просто трудящиеся, которые по той или иной причине были награждены путешествием в пролетарскую Мекку.
Следовательно, советскому правительству важно внимательно присматривать за гостиницей «Люкс», чтобы точно знать, что товарищи из разных стран говорят и делают, чтобы знать их отношение к советскому правительству и к враждующим фракциям внутри большевистской партии. А потому гостиница была под завязку набита агентами ОГПУ, зарегистрированными здесь как гости или проживающие. Среди агентов, живших в «Люксе» и поставлявших информацию об иностранных коммунистах и рабочих в ОГПУ, был и Константин Уманский, нынешний советский посол в Соединенных Штатах.
Я познакомился с Уманским в 1922 году. Он родился в Бессарабии, жил в Румынии и Австрии до 1922 года, а потом перебрался в Москву. Благодаря знанию иностранных языков он поучил место в ТАСС – официальном советском новостном агентстве. Его жена работала машинисткой в Коминтерне.
Уманский рассказал мне, что, когда судьба привела его на службу в Красную армию, он не хотел «терять» два года в общих армейских бараках. Советская жизнь тогда не носила такого кастового характера, как сейчас, и его слова шокировали меня. Большинство коммунистов все еще смотрели на службу в Красной армии как на привилегию. Но Уманский считал иначе. Он сам явился в отдел разведки, имея при себе рекомендации от комиссара иностранных дел Чичерина и от Долецкого, руководителя ТАСС, в которых говорилось, что ему разрешено «отслужить» два года в армии в качестве переводчика 4-го отдела.