На стальном ветру

Рейнольдс Аластер

Чику выдвинула стул и села за стол, поставив локти на деревянную столешницу и переплетя пальцы. Она хотела, чтобы возвращение в это место показалось ей странным, но не было ощущения, что она отсутствовала больше нескольких дней. Она могла бы обойти комнаты с завязанными глазами и не найти ничего неуместного.

Когда ей надоели тишина и неподвижность, она встала из-за стола и перешла в кабинет, который делила с Ноем. На старом рабочем месте она попросила открыть свои личные файлы, и почти не удивилась, когда ее просьбу удовлетворили без жалоб. Дом и его мебель едва ли заметили ее отсутствие.

В личных файлах содержались две вещи, которые обещало воплощение. Она открыла первую и уставилась на цепочки из корявых человечков-палочек и символов, нарисованных в пещерах, которые предположительно составляли некоторые аксиомы пост-чибесовской теории. Для нее это ничего не значило, но это не делало все недействительным.

Она подумала о Джитендре, у которого кружилась голова от счастья по поводу возвращения жены. Это была своего рода борьба с тяжелой утратой. Ее мать погрузилась в свою навязчивую идею, а отец считал, что она утонула. А потом она вернулась к нему из глубин. Чику вспомнила горечь, которую она начала испытывать по отношению к Санди за то, что та сделала то, что сделала, хотя у нее не было реального выбора. Такова была природа навязчивых идей: человеческим жертвам не было пощады. Теперь она пыталась погасить свою горечь, как будто это было холодное пламя, затушить которое было в ее силах. Но она не могла. Санди вернулась, и это было радостно, но ее мать вернулась только потому, что нашла свое решение, а не потому, что внезапно вспомнила о Джитендре. И этого Чику не могла простить.

Она открыла второй файл. Рабочее место нашло числа, векторы нейронных связей и предприняло попытку предложить графическую визуализацию. Разрушенные структуры, расплывчатые, как призраки, извивались и разветвлялись в туманных очертаниях разума. Это напоминало наполовину нанесенную на карту систему пещер - сложную в стиле барокко, изрытую ходами, которые вели в никуда и ни с чем очевидным не соединялись. Визуализация показывала ориентиры, территории: переднюю поясную кору, левые базальные ганглии, хвостатое ядро. В другом месте система, казалось, не была уверена относительно того, что она пыталась отобразить. Оценка Аретузы была верной: нигде не было и близко достаточной согласованности, чтобы попытаться возродиться. Но это не означало, что эта информация была бесполезной.

Она уже собиралась закрыть стол, когда заметила кое-что еще - сообщение на своем личном канале. Ее участие в делах Ассамблеи было приостановлено, пока она находилась в спячке, и ее большая семья - дальние родственники по линии Экинья, собственные родственники Ноя - а также коллеги и друзья знали, что она спит. Возможно, сообщение, приветствующее ее по возвращении к бодрствованию? Но нет - добавленный временной тег показывал, что сообщение находилось там почти столько же времени, сколько и два новых файла.

Она открыла его с некоторым трепетом.

Там было написано: "Здесь чинг", за которым следовал буквенно-цифровой код, в остальном бессмысленный, который она, тем не менее, запомнила. Она подумала о том, чтобы немедленно озвучить это - это только повредило бы ее рассудку, если бы она этого не сделала, - но по мере того, как ее решимость сделать это укреплялась, она услышала шаги на дорожке снаружи, один-единственный повелительный стук в дверь, и дверь открылась. Она закрыла рабочее место и вернулась на кухню. Косой луч дневного света скользнул по полу. Травертин уже вошел в дом.

Чику грубо уставилась на него, на мгновение не в силах найти, что сказать.

– Не такой уж я и страшный, правда? Или ты расстроена тем, что я просто так вошел?

– Я тебя не ждала, - сказала Чику.

– Но ты знала, что наши пути рано или поздно должны были пересечься. В конце концов, мир тесен. Я только что предотвратил неизбежное.
– Он прошел дальше на кухню и осторожно прикрыл за собой дверь.
– Я слышал, ты рано вернулась из спячки.

– Полагаю, ты шпионил за мной, ожидая, когда я вернусь домой?

Травертин безразлично пожал плечами.
– Я присматривал за происходящим, пока тебя не было. Не возражаешь, если я присяду? Мои колени уже не те, что раньше.

– Будь моим гостем.

Травертин занял место, на котором всего несколько минут назад сидела Чику. Он положил руки на стол, и тяжелый черный браслет на его правом запястье звякнул по дереву. Каждые несколько секунд пульсировал маленький красный огонек, сообщая Чику, что он все еще вмешивается в метаболизм Травертина на глубоком уровне, обходя генетические и экзосоматические факторы продления жизни.

Это отразилось на его лице. Сорок лет оставили глубокие морщины вокруг рта и вокруг глаз, сопровождаясь общим ослаблением тона лица. Там были отметины и пятна, которых она не помнила с их последней встречи, а также рыхлая, кожистая текстура кожи под подбородком Травертин. Среди его черных кудрей примостились седые пряди.

Чику, все еще стоя, сказала: - Я не буду извиняться за то, что случилось с тобой, если это то, за чем ты пришел.

– Я пришел только для того, чтобы повидать старого друга.

– Наша дружба разбилась и сгорела где-то в районе Каппы.

– Обещания, безусловно, были нарушены.

– Я сделала, что могла, - сказал Чику, кивая на браслет, который снова запульсировал красным.
– Считай, что тебе повезло, что они тебя не казнили.

– И все же тебе было бы трудно назвать это добротой. Хочешь, я тебе кое-что скажу?

– Уверена, что ты это сделаешь, хочу я того или нет.

– Они не хотят, чтобы я умирал. Во всяком случае, не раньше отпущенного мне времени. Вначале они беспокоились, что я могу покончить с собой, вместо того чтобы довести дело до победного конца, поэтому какое-то время за мной кто-то следил. Позже они привезли робота из "Малабара" для выполнения этой работы. Однако теперь они поняли, что я не собираюсь этого делать.

– Ты не из таких.

– Не совсем. К тому же я бы не хотел их щадить.

– Щадить их?

– Если я совершу самоубийство, они не будут вынуждены смотреть, как я разлагаюсь. Нет, они собираются вытянуть из меня все, что стоит их денег. Я прогуляюсь по их ночным кошмарам.

– Значит, единственная причина, по которой ты все еще жив, - это злоба?

– Ты знаешь меня лучше, чем это, Чику. Я от природы любопытен, и никто на самом деле не знает, сколько у меня осталось времени, прежде чем я окончательно развалюсь на куски. Десятилетия, запросто. Может быть, столетие. Я забочусь о себе сам.
– Травертин звякнул браслетом о дерево.
– Эта штука не идеальна. Время от времени я причиняю себе боль, случайно или как-то иначе.
– В качестве иллюстрации он потрогал старый шрам на своем запястье.
– Было интересно отслеживать мои процессы ремонта. Я все еще довольно хорошо выздоравливаю, так что некоторые пути продления все еще работают. Я умираю, но не так быстро, как ты можешь себе представить.