На Старой площади
Шрифт:
В те дни написал я очередную статью для «Правды» и отправил в редакцию Борису Котову. Он тогда был заместителем редактора международного отдела и часто заказывал мне материалы. На этот раз я ему позвонил и предупредил:
— Имей в виду, меня из ЦК выгнали.
— А мне это безразлично, — ответил Борис. — Я тебя печатал и буду печатать.
Как это часто бывает, помогали тогда не столько так называемые близкие друзья, сколько просто порядочные люди. Мысль о переходе в пражский журнал подал совсем не близкий мне заместитель заведующего «братским» отделом
— Ну вот ещё, — возмутился Георгий, — а почему бы Вам не попроситься в Прагу, в журнал «Проблемы мира и социализма»?
Он же сам подал эту идею Загладину, который отнесся к ней довольно инертно, если не сказать прохладно. Дело сдвинулось, когда подключился Виталий Сергеевич Шапошников, человек вовсе мне не близкий, но просто хороший мужик. Он быстро устроил мне свидание с приехавшим в Москву шеф-редактором пражского журнала Юрием Александровичем Скляровым. Тот задал мне только один вопрос:
— Вы идёте к нам с охотой?
И получив утвердительный ответ, сказал, чтобы оформляли. Характеристики Шапошникова ему было вполне достаточно.
Виталий Сергеевич был колоритной фигурой, довольно необычной в аппарате ЦК. Большой любитель выпить, он никогда не терял головы. Обладая богатырским здоровьем, круглый год ходил на работу с Кутузовского проспекта пешком, причем зимой пальто не надевал. Говорили, что он был вхож во многие вышестоящие кабинеты, где сидели такие же простые мужики. Пономарев ценил его за эти связи и способность улаживать назревавшие конфликты на вершинах власти. Ко мне Виталий питал инстинктивную симпатию, причем ещё до того, как узнал меня по работе. Ещё когда меня оформляли в ЦК, многие мои «доброжелатели» предупреждали: «Кого вы берёте? Он же грубиян». На что Виталий Сергеевич отвечал: «Ничего, мы тут сами грубияны».
Благодаря таким, как он, моё устройство на работу в Прагу длилось сравнительно недолго. Кстати говоря, проводилась стандартная тогда проверка по всем линиям, в том числе и КГБ. Результаты были однозначные: я оказался выездным во все страны мира. Версия о моих «чрезмерных контактах» оказалась ложной.
Как оказалось позже, уход из ЦК предоставил мне большие возможности для творчества. А в августе 1991 года, наблюдая из-за рубежа по телевидению за процессией изгоняемого со Старой площади аппарата ЦК, я понял, что хотя и не по своей воле, но убрался я оттуда вовремя.
Консультант ЦК
1 июля 1980 года, буквально на следующий день после своего прилёта из Нью-Йорка, явился я на свою новую работу в консультантской группе Международного отдела ЦК КПСС. Встречавший меня накануне в аэропорту Шереметьево сотрудник отдела покосился на мою бороду и бросил: «Если её оставите, это будет единственная в отделе и во всем ЦК борода». Я
Бороду я носил с 1967 года и сохранял её, несмотря на смену нескольких мест работы. Помню, как первоначально вздрагивали охранники советской миссии при ООН, когда я туда приходил. Миссию тогда часто осаждали группы воинственно настроенных сионистов. К тому же напротив здания миссии находилась синагога, и наши ребята-охранники поначалу принимали меня за местного правоверного еврея.
Но ООН — ООН, а ЦК — ЦК. Начиналась новая глава в моей жизни, и она требовала и моего внешнего физического обновления.
Коллектив, в который я теперь приходил, не был для меня совершенно чужим. Скорее наоборот. С первым замом Пономарева — Вадимом Загладиным и заведующим консультантской группы Юрой Жилиным мы вместе учились в МГИМО, а позже работали в журнале «Новое время». То же относилось к четырем консультантам и выпускникам МГИМО — Игорю Соколову, Вадиму Собакину, Саше Беркову и Коле Ковальскому. Еще одного консультанта — Сашу Вебера я знал как регулярного автора статей в «Новом времени». И только один член группы — Андрей Ермонский был для меня новым человеком.
Знал я и некоторых других сотрудников и руководителей отдела — тогдашних и более ранних — Карена Брутенца, Ростислава Ульяновского, Елизара Кускова, Виталия Корионова. С Брутенцом не раз общался, работая в МГИМО, как с одним из самых знающих наших специалистов по Ближнему Востоку. Ульяновский в 1967 году направлял меня в командировку в Грецию в помощь тамошней компартии, проводившей международную научную конференцию. Сам Ульяновский ещё до работы в ЦК был известен как видный ученый, автор монографии об Афганистане.
К моему приходу в ЦК Елизар Ильич Кусков уже там не работал из-за тяжёлой болезни, но незадолго до того был первым замом Пономарева и считался одной из самых светлых голов в этом учреждении. Он меня знал по участию в подготовке разных документов, к чему привлекали нас, работников Академии наук. Как-то в середине 1970-х годов мы случайно пересеклись в нью-йоркском аэропорту, откуда он возвращался в Москву из очередной поездки. Увидев меня, спросил, чем я занимаюсь. И тут же попросил подготовить для ЦК записку о мировом экономическом положении, что я и выполнил, направив текст поверху, как тогда говорили, «в инстанцию».
Виталий Германович Корионов был предшественником Кускова, но его подвела нетерпимость к начальственному чванству. В одной из поездок в страны Латинской Америки он сопровождал известного грубияна и самодура, члена Политбюро А. Кириленко, который был главой партийной делегации. Руководители местных компартий, хорошо знавшие Корионова, но мало разбиравшиеся в чинопочитании, встречали Корионова как родного и не воздавали, как показалось Кириленко, достаточных почестей ему лично. Кириленко обиделся, обругал Корионова, а по возвращении в Москву добился его снятия с работы.