На струе
Шрифт:
– Заткнись, - ответил я и отдал уроду его лэвэ.
– Несолидно как-то, Бэкс, мы, блядь, драгг-диллеры, а не какие-то мальчики на побегушках, - ныл Стомп, засовывая бабки в карман своей забыченной куртки.
Я с презрением посмотрел на него. Урод тратил все деньги на наркоту, а ему не мешало бы приодеться, купить нормальный парфюм, посетить, блядь, парикмахера. Мне даже как-то неловко было стоять рядом с этим чмо.
– Мы бы лучше стояли в "Двух собаках", - не унимается Стомп, и я еле сдерживаю себе, чтобы не дать
– Ты, блядь, ничего не смыслишь в бизнесе, урод, - я делаю огромные усилия, чтобы не сорваться, - этот крендель Суп, очень, блядь, перспективный клиент, мы получили за одну ходку по несколько сотен зеленых, ты, урод, в это время в ипаных "собаках" вряд ли заработал себя и на бокал вонючего пива, - негодую я.
– Нах вдвоем, брат, нах вдвоем?
– стонет Стомп, уроду действительно плохо и если он не вмажется в скором времени, то будет совсем хреново, парни.
– Таковы правила, - я пристально смотрю ему в глаза, - таковы правила, урод.
– Ох, брат, ох, брат, - шепчет Стомп.
Нах я с ним тусуюсь, спросите вы? Стомп приводит клиентов, много клиентов, таких же жалких уродов, как и он сам. Но эти уроды готовы отдать последнюю копейку за дозу.
На мне - шерстяной костюм Ralph Lauren, кожаные Carnaby, голубая рубашка Gucci, галстук в спокойных тонах Paul Smith и серое в легкую клетку шерстяное пальто Tommy Hilfiger. От меня приятно пахнет парфюмом Paul Smith. Я раз в неделю посещаю парикмахера.
Теперь же посмотрим на Стомпа: старые, порванные внизу джинсы Wrangler, китайские кеды, индийский (да-да!) реглан и турецкий пуховик. Пахнет от урода хреново. Волосы на голове жирные и спутанные.
– Стомп, блядь, ты бы хоть приоделся, - не выдерживаю я, и говорю это, даже не пытаясь скрыть презрение.
– Бэкс, друг, ты же знаешь, у меня нет денег, и вообще, мне так плохо, брат, - хнычет мудила.
– Бля, Стомп, урод ты, ты получаешь столько же лэвэ сколько и я, может немного меньше, но все равно, бля, достаточно, чтобы выглядеть как нормальный стос, а не как ебаное чмо, - уже негодую я.
– Друг, ты же знаешь, мне нужны бабки…у меня ломка, друг, мне херово, честно, друг, - мудак уже чуть не плачет, но мне его совсем не жалко, наоборот, мое презрение к нему все растет.
– Стомп, блядь, я тоже употребляю кокс, экстази и курю травку, как паровоз, и что, блядь, что, мудила ты? Всегда надо оставацца стосом, бля, я на уродом!
– я со злостью смотрю на урода.
– Ты не ширяешься, друг, это совсем другое, - слабо выдыхает он.
– Ты, бля, хоть когда трахался в последний раз?
– спрашиваю я с презрением.
– На прошлой неделе, - дебильная улыбка появляется на его лице.
– С кем?
– я искренне удивлен.
– Да есть одна цыпочка, - отвечает придурок с довольной рожей.
– Наверное, ебанутая какая-то, раз дает трахать себя такому уроду как ты, - отвечаю я.
– Ты не прав, Бэкс, не прав, очень
– Да боже упаси, - меня аж передергивает от мысли, что мой член будет в пизде, где до этого побывал хер Стомпа и ему подобных чупов.
– Зря, брат, - отвечает Стомп обиженно.
Возможно, продолжайся разговор в том же духе еще несколько минут, и я бы дал пиздюлей этому мудаку прямо тут, при людях, но как раз в тот момент, когда я уже готов был сорваться, нас окликнула стоящая возле лавки с двумя сумками бабка.
– Молодые люди, извините, пожалуйста, - говорит она нам.
Мы тормозим. Я, типа, уважаю старость и все такие дела. У меня тоже была бабулька, такая нормальная, вареньем меня угощала и вообще любила. Она померла год назад. Я уважаю старость, парни. Я не из тех мудаков, которые не уступят старухе или какому кренделю старому место в метро. Нет, парни, это не про меня.
– Да?
– спрашиваю я.
Я старался, чтобы мой голос звучал вежливым, но из-за этого мудака Стомпа, которые меня накрутил, вопрос вышел несколько натянутым.
– Вы бы не помогли мне донести пакеты, - просит бабка и показывает на стоящие рядом сумки.
– Без проблем, бабушка, - отвечаю я и подхватываю сумку.
Тяжелая, килограмм десять.
– Бери, бля, - тихо говорю я Стомпу, и тот нехотя поднимает вторую сумку.
Мы поднимаем сумки бабульки и хуячим вниз по улице.
– Ой, сыночки, ой, спасибо, милые мои, - начинает благодарить нас старая.
– Да ну, что вы, бабушка, всегда рады помочь, - галантно улыбаюсь я.
– Я вот, сыночки, получила продовольственный набор в ЖЭКе, - объясняет бабулька, показывая на сумки.
– Неплохой набор, тяжелый такой, - улыбаюсь я.
Мудила Стомп молча тянет сумку. Ему очень плохо, ломка. Урод.
– Раньше нам по домам носили, - объясняет бабулька.
– Да уже, демократы чертовы, - киваю я.
– Не то, что раньше, - кивает грустная бабулька.
– Бабушка, а вам далеко нести?
– спрашиваю я.
– Ой, сыночки, сколько сможете, мне далеко, - она называет улицу…мда, далеко.
– Нам просто поворачивать на Горького, - извиняюсь я.
– Ой, хорошо, сыночки, хорошо, я потом еще молодых людей попрошу, - радуется бабулька.
– Нет проблем, - отвечаю я.
– Сейчас редко встретить таких культурных молодых людей, как вы, - говорит бабушка, - все наркоманы какие-то или нацисты, лысые такие.
– Скины, - подсказываю я, чувствуя груз пакета с экстази в кармане пальто.
– Да-да, скины, для кого мы воевали?
– грустит бабулька.
Я с улыбкой вспоминаю Факера с его нацистскими наколками.
– А вы сами живете?
– перевожу я разговор в более спокойной русло.
– Да, сынок, муж мой помер два года как, а доченька моя, сейчас в Ленинграде, преподает, - отвечает бабулька.