«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
Пароход проходил мимо набережной.
С палуб полетели гирлянды и венки: по давнему обычаю, отъезжающие дарили цветы на память о себе самому дорогому человеку: матери, отцу, жене, невесте, другу…
Руссель тоже снял с шеи гирлянду роз. Он увидел, как протянулись руки Укеке, Дезирэ и всех остальных.
«Кому?»
Руссель медлил.
Потом он улыбнулся и, размахнувшись, бросил цветы маленькой смуглой девочке, сидящей на плечах высокого мужчины. Вдруг на полпути лопнули нитки, связывающие гирлянду, и в протянутые руки толпы рассыпался дождь белых и красных роз…
Пароход выходил в открытое море. Но долго еще прислушивался Руссель к летящим с берега словам:
ВПОСЛЕСЛОВИЕ
Отъезд с Гавайев открыл еще одну яркую страницу жизни Русселя-Судзиловского. Он поселился в Шанхае, ему удалось наладить связь с акатуйскими товарищами и договориться с хунхузами. Но разразилась русско-японская война, и план освобождения акатуйцев пришлось оставить.
На очереди стала более актуальная работа — Руссель занялся революционной пропагандой среди русских военнопленных в Японии. Царское правительство, обеспокоенное этой пропагандой, поставило на вид правительству США деятельность американского подданного Русселя. Из Вашингтона потребовали, чтобы Руссель прекратил пропаганду. Он отказался, и правительство США лишило его американского подданства.
После войны Руссель жил в Японии и на Филиппинах, занимался медицинской практикой, издавал газету, журнал. Последние девять лет жизни провел в Китае.
Вскоре после Октябрьской революции возобновились связи Русселя с родиной, он вел переписку со старыми друзьями, советское правительство назначило ему персональную пенсию.
Руссель мечтал вернуться на родину — «завершить кругосветное путешествие», — но этой мечте не суждено было сбыться. Он умер 83 лет в 1930 году в Тяньцзине.
Вокруг костра, на котором, по восточному обычаю, должны были сгореть останки Русселя, собралось много народу. И эта огромная толпа тяньцзиньских бедняков — китайцев, японцев, европейцев, пришедших проститься с «Русским Доктором», была лучшим свидетельством, что жизнь его прожита недаром, что народ сохранит о нем благодарную память.
Горный поток низвергался со стометровой высоты. Подбежав к краю ущелья, он делал первый головокружительный прыжок вниз: казалось, голубовато-зеленая лента свешивается с серой скалы. Затем лента исчезла в белом облаке брызг — поток падал на каменные глыбы.
Но это была только первая треть пути. Весь в белой пене, щедро разбрасывая клочья ее по сторонам, поток падал дальше, перескакивая с уступа на уступ. Внизу в серой тьме ущелья, пробежав по камням, он сливался с другим, более мощным потоком, и вместе они продолжали путь к морю.
23
иллюстрации В. И. Колтунова
Завьялов полулежал на узком выступе скалы как раз над тем местом, где голубоватые струи водопада сталкивались с летящими навстречу брызгами. Иногда ветер подхватывал и бросал ему в лицо пригоршню мелких капель. Скала от них становилась мокрой и скользкой. Держаться на ней было трудно.
Завьялов повернул голову налево и прижался правой щекой к холодному шершавому камню. Перед его глазами повис водопад. Отсюда, вблизи, он отнюдь не казался голубой лентой — это была лавина воды, могучая и яростная, с прожилками пены и мути, готовая подхватить и беспощадно перемолоть в жерновах камней все, что попадет в ее холодные упругие струи. Завьялов осторожно повернул голову и прижался к скале левой щекой. Взор скользнул по голой базальтовой стене. Нет, продолжать подъем было невозможно. Опытный альпинист, Завьялов понял это еще сорок минут назад, осматривая стенку ущелья снизу. Он не поверил себе, решил убедиться. И полез, цепляясь упрямыми пальцами за шатающиеся обломки разбитого выветриванием камня, используя каждую трещинку, пробитую корнем растения. Сорок минут подъема и сорок возможностей сделать последние в жизни полшага. Нет, пожалуй, он не имел права позволить себе такую роскошь!
Завьялов снова осторожно повернул голову и посмотрел вверх. До цели оставалось совсем немного. Метрах в двадцати выше, по ту сторону водопада, на отвесной стене были выбиты человеческие фигурки. Одни из них, припав на колено, целились из лука, другие метали на бегу копья, третьи сидели в ладьях и гребли.
Чуть ниже находилось черное отверстие пещеры. А над ним, перечеркнув все поле рисунка, разрушив часть фигур, темнел большой крест, видимо появившийся здесь значительно позже.
Эта-то пещера, окруженная первобытными изображениями, и интересовала Завьялова. Высоко в горах, почти на границе вечных снегов, такая находка была неожиданностью, способной заинтересовать и археологов и этнографов. Конечно, в обязанности группы геологов, состоявшей к тому же всего из четырех человек, включая проводника — местного охотника, не входили археологические исследования. Но сейчас Завьялова интересовало другое — как добирались к пещере люди, оставившие там вечные следы своего пребывания? Может быть, они использовали другие, более доступные входы? Или водопад, преградивший путь Завьялову, возник позднее и именно он отрезал пещеру?
Действительно, с той стороны потока кое-где на скале виднелись трещины, уступы, выбоины… Ступив на тот рыжеватый камень, можно дотянуться до прижавшегося к скале кустика, явно скрывающего под листвой глубокую трещину. А оттуда, переставив левую ногу на черный выступ, надо перейти к вертикальной расщелине. По ней можно подняться, упираясь в ее стенки ногами и руками, метров на пять. А дальше использовать карниз, почти неприметный отсюда… Да, путь к пещере продолжался с той стороны потока. Не легкий и не простой путь, но во всяком случае проходимый.
Мимо щеки Завьялова деловито проползли вверх две жирные зеленые гусеницы. «Этим легко, — подумалось ему, — у них восемь ног, а у меня вместе с руками вдвое меньше…»
Завьялов сдвинулся чуть-чуть вперед. Тело устало от напряженного пребывания в одной позе. Слегка повернувшись на бок, он на несколько секунд освободил одну ногу, затем другую. Потом, заняв наиболее устойчивое положение, левой рукой достал бинокль. Тот показался чрезвычайно тяжелым: рука, державшая его, перевешивала всю остальную часть тела. На мгновение Завьялов почувствовал, что теряет равновесие и валится вниз. К горлу подкатился клубок тошноты. Но, пересилив слабость, прижавшись подбородком к мокрому камню, он перенес руку с биноклем к лицу и снова повернул голову. Окуляры стремительно приблизили ту сторону водопада, казалось, до нее можно достать рукой. Да, на ней было за что зацепиться. Завьялов шаг за шагом проследил путь до самого входа в пещеру. Но как перескочить через пятиметровую серо-голубую ленту кипящей воды?
Завьялов опустил бинокль, противоположная стена отпрыгнула и стала на свое место. В этот момент камень, за который он напряженно держался правой рукой, качнулся, готовый выскочить из своего ложа. Левая рука непроизвольно выпустила бинокль и, инстинктивно ища опоры, упала на камни. Через мгновение равновесие было найдено, но бинокль исчез в белом облаке брызг и пены…
— Надо спускаться, устал, — сказал себе Завьялов и не услышал собственного голоса, заглушённого грохотом водопада. Только сейчас геолог почувствовал этот могучий рев, не доходивший прежде до сознания. Он закричал изо всех сил и снова не услышал своего крика.