На суше и на море. 1962. Выпуск 3
Шрифт:
Очевидно, засевшие в альфе сторожевые посты давно следят за нами, так как, подъезжая к лагерю, мы видим взвод, построенный в долине. Капитан Ларби обходит шеренги, здороваясь за, руку с каждым бойцом. Взвод сформирован всего четыре месяца назад и двигается в глубь страны. Долина является пунктом снабжения, через который скрыто следуют все свежие части. Здесь они пополняют свои припасы, здесь же проходят военную подготовку.
Сейчас взвод упражняется в ружейных приемах и поворотах марширующей колонны.
— Они проделывают это специально для вас, — говорит мне капитан. —
Чтобы лучше было видно, он и Си Мустафа уселись на выступ скалы. Я предпочитаю оставаться на ногах. После верховой езды всякое сидение причиняет мне боль. На бугристой местности муджахидам нелегко шагать в ногу и выдерживать интервал между шеренгами.
Как раз в тот момент, когда взвод, взяв на караул, заканчивает строевые учения, сверху падает камень. Полуметровая змея корчится и издыхает. Си Мустафа метко угодил в гадину, раздавив ей спинной хребет.
— Вы знаете, что это за змея? — спрашиваю я его.
— Тут их вокруг много ползает, но никто не знает, как они называются.
— Змеи не беспокоят вас? — обращаюсь я к капитану.
— Лишь изредка, но тогда это довольно неприятная штука, — говорит он. — Совсем недавно со мной произошел такой случай. Мой командный пункт разместился в усадьбе одного алжирского крестьянина. С хозяином мы договорились, что он переедет в город под тем предлогом, что оставаться в сельской местности стало опасно.
Управляющим фермой был назначен один из наших людей. Мы рассчитывали, что сосед нашего хозяина, крестьянин французского происхождения, тоже покинет свою усадьбу. Так опо и вышло. Конечно, он не знал, что управляющий связан с партизанами. В бараке для батраков соседского хутора мы разместили несколько отделений наших бойцов. Все шло как по маслу.
Недели через две являются оба хозяина, чтобы проверить работу управляющего. Наш крестьянин воспользовался этим случаем, чтобы доставить взводу продовольствие.
Но потом соседу вздумалось побывать в жилищах своих батраков, чего раньше за ним никогда не водилось.
В первой же двери он наткнулся на группу наших бойцов. Те задержали его, а когда он оказал сопротивление, пустили в ход оружие. Француз был убит наповал. Сколько я ни проклинал виновников случившегося, сделанного не воротишь.
Было ясно как дважды два, что, если крестьянин не вернется в город, скоро к нам пожалует рота парашютистов.
Взводу пришлось срочно очистить усадьбу, чтобы не подвергать опасности жизнь батраков. Труп мы бросили в ручей так, словно человека подстрелили по дороге.
По лестнице-стремянке через люк в потолке я забрался на чердак и, не разгибая спины, притаился там. В течение трех часов свирепствовали парашютисты в усадьбе. Все было перевернуто вверх дном, слышались вопли и стоны избиваемых. Когда каратели ушли, наш крестьянин крикнул мне: «Эти твари убрались!» Но я продолжал сидеть, словно аршин проглотив. Крестьянин заглянул в люк, недоумевая, в чем дело. «Эти твари убрались», — снова повторил он.
— Вот уже несколько часов, как я сижу с одной из них, — пробормотал я сквозь зубы. — Дай мне дубинку.
Потом
— Но не требуйте от Ларби, чтобы он вам сказал, что это была за тварь, — говорит мне Си Мустафа по-немецки.
— А почему бы и нет?
— Змей либо убивают, либо бегут от них, но никогда не разглядывают. Таков обычай, — отвечает он.
Капитан уже прощается с командиром взвода.
— Bonne chance! [39] ,—говорит он приветствие, которым здесь принято напутствовать каждого бойца.
39
В добрый час! (франц.) — Прим. перев.
Когда мы снова садимся на коней и выезжаем на плоскогорье, из зарослей альфы выпархивают целые стаи куропаток и, словно темно-серые облака, стелются над степью. Ветер равномерными порывами колышет пучки жесткой упрямой травы — альфа поет.
Мне отчетливо послышался какой-то всплеск. Но кругом тишина. Над мокрыми палатками ползет серая мгла. На спящих вповалку людях тяжелые от сырости одеяла.
Ветер все еще не утих и гнет к земле густые пучки альфы, растущие по краям брезента между колышками. Надувая полотнище, ветер образует щели шириной в палец, а то и в целую руку и через них свободно гуляет по палатке.
Одеяла, шинели, оружие, каждый клочок земли — все покрыто красновато-коричневой пудрой, словно их за ночь кто-то присыпал молотой корицей.
Теперь я снова слышу всплеск, на этот раз прямо за собой. Сквозь щели виднеются спутанные передние копыта осла. Они с хлюпаньем бьют о мокрую землю, словно требуют, чтобы та укрыла их от дождя. Пара патаугас [40] , покрытая засохшей грязью, с чавканьем утопает в жирной глине. Копыта семенят, делают пируэт и исчезают. Из отпечатков копыт образуются маленькие уродливые лужицы.
40
Солдатская обувь, нечто вроде шнурованных сапог — Прим. перев.
Вода!..
Лишь только прошедшей ночью первые капли забарабанили по сухой земле, разговор завертелся вокруг этого слова. Как всегда по вечерам, в палатке командира взвода собрались свободные от караула муджахиды, чтобы погреться у костра за чашкой чая. Я подозрительно заглядываю в свою, где, словно тысяча водяных блох, танцуют и кружатся мельчайшие красноватые песчинки. Капитан Ларби уже выпил. Тогда и я отхлебнул чай, полагаясь на его пятилетний партизанский стаж.