На своей стороне
Шрифт:
– Что есть, то есть, – согласился Кярккяйнен. – Я видел много военных, они искренне не любили войну, но принимали в ней самое активное участие, рискуя своей жизнью. Много было желающих попасть в отряд Антикайнена?
– С избытком. Тойво лично отбирал каждого бойца, но в первую очередь – отличных лыжников и хороших стрелков.
– Все финны – хорошие лыжники, – улыбнулся Арво.
– Да, поэтому в отряд отобрали лучших.
– Убивать других финнов? Ради чего? – резко спросил Кярккяйнен.
– Послушайте, Арво, был Тартуский мирный договор, Финляндия и Советы решили кое-как вопрос о границах… Кое-как, но решили.
Возникла пауза. Арво сообразил, что задел Эйнари за живое. Ларс его предупреждал, что Хейкконен – еще тот упрямец, и может на некоторое время уйти в себя.
31
14 октября 1920 года подписан Тартуский мирный договор между РСФСР и Финляндией, зафиксировавший ряд территориальных уступок со стороны Советской России.
– Будете кофе? – неожиданно спросил Кярккяйнен.
– Не откажусь, – согласился Эйнари с радостью, почему-то Арво казался ему хорошим парнем.
Кярккяйнен вышел из кабинета.
«Эйнари, Эйнари, сейчас ты расскажешь все. Кто ты в глазах этого майора? Сначала воевал в Финляндии «с одними финнами против других финнов», потом в Карелии в компании красных финнов против белых финнов, а сейчас вот сдаешь всю Красную Армию с потрохами бывшим врагам. Эх, сидел бы сейчас дома, пил свой кофе, точнее чай… А как же Анна? Именно Анна и сын – единственное, что у меня есть. Родину я потерял уже дважды – и первую, и вторую. Не будь их, остался бы в России. Вот Маннергейм – русский офицер, теперь герой нации, а между тем воевал с немцами, но в восемнадцатом году ни он, ни остальные не гнушались немецкой помощи… Надо будет при случае напомнить об этом и Арво, и Ларсу, они-то думают, что здесь в Хельсинки у них только благородные рыцари без страха и упрека», – Хейкконен пытался найти себе оправдание.
Эйнари вспомнил разговор в Ленинграде весной 1936 года. Комдив Егоров как-то вскользь упомянул, что можно, мол, отправиться военным советником на полгода в Испанию, а там – как получится. Но официального предложения так и не поступило. Нашлись кандидатуры получше. Эйнари вновь поймал себя на мысли, что начинает моделировать собственное прошлое, а вместе с ним – и настоящее. Слишком много «если», но он уже сделал свой выбор – все-таки решил плыть против течения, когда пересек государственную границу СССР.
В годы Гражданской войны Эйнари приходилось общаться с офицерами царской армии, товарищами по оружию. Командир Ленинградской пехотной школы Александр Александрович Инно, участник мировой, дважды контуженый, потом раненый, на вопрос молодого финна о том, что его побудило вступить в Красную Армии, ведь он вовсе не разделял идеи социалистов, честно ответил, что если бы в Питере на тот момент были белые, то, скорее всего, примкнул бы к отрядам Деникина, Корнилова, Колчака или еще кого-нибудь. Но в Питере были красные, а дальше уже закрутилось-завертелось. Для Эйнари не было секретом, что среди командиров и бойцов Красной Армии много тех, кто успел повоевать и за красных, и за белых. Хотя потом, во время репрессий, сей факт не имел никакого значения – смертные приговоры выносились старым большевикам, участникам революционных боев пятого года, «военспецам» из царской армии и совсем юным красноармейцам, «детям рабочих и крестьян».
Арво вернулся в кабинет, и вскоре подали кофе.
– Итак, Эйнари, на чем мы остановились? Вы воевали в Карелии с финнами?
– Да, мы называли их «белофинны». Я был в составе отряда Тойво Антикайнена.
– Это ваше единственное участие в военном конфликте?
– Надеюсь! После этого в людей мне стрелять уже не доводилось, – искренне ответил Эйнари.
– У вас были награды за этот поход?
– Были! Именные часы и значок «Честному воину Карельского фронта».
– Эйнари, не могу не спросить, что случилось с Антти Марьониеми? Вы знаете что-нибудь?
– А, вы об этом… Якобы Тойво сжег его на костре. Нет, лично я ничего такого не видел и не слышал. Но я ведь не всегда находился вместе с Тойво – наш отряд состоял из двух частей, а потом мы еще делились на группы. Естественно, в отряде были те, кто участвовал по-настоящему в Гражданской войне в Финляндии, подавлял Кронштадтский мятеж и еще много чего. Пленного могли запросто ликвидировать, но не столь варварским способом. Во время рейда мы воевали с врагами, с «белофиннами»… Либо нас, либо мы.
– Воспоминания не давят, Эйнари?
– Арво, а вы спросите у своих! Тут, наверное, каждый второй стрелял в красногвардейцев на поле боя… или отличился в лотерее в Хуруслахти? – Хейкконен едва подавлял гнев.
Кярккяйнен опустил глаза – видимо, что-то давно спрятанное в закоулках памяти попытались достать и представить ему самому.
– Знаете ли, майор, – Эйнари говорил громко и отрывисто, – может, я и воевал, может, был не прав, но стрелять в безоружных людей мне, слава Богу, не приходилось.
– Вы этим гордитесь?
– Нет, особой гордости у меня это не вызывает, но мне нечего стыдиться.
– Да, будет вам, Эйнари, – Арво попытался вернуть былой настрой, – ангелов среди нас нет. Вы, разведчик, всегда поступали как благородный рыцарь. Не поверю.
Эйнари нахмурился: «Вот же падла, едрить его налево, – вспомнил он русское ругательство, – проницательный какой».
Эйнари не врал, когда заявил, что совесть его чиста. Он действительно не стрелял в безоружных людей и не добивал раненых. Однако когда Хейкконен вспоминал один эпизод из похода, в душе его возникала ледяная пустота. Картины из прошлого незримым ужасом терзали душу, доводя порой до физической боли.
Уже несколько дней рота Эйнари шла по заснеженным лесам Карелии. Холод, усталость, впереди сопки, на ногах лыжи, за спиной амуниция, нехитрый запас еды, предельное нервное напряжение. Наконец-то привал. Но отдых не для всех – Антикайнен дает команду четырем бойцам-лыжникам выдвинуться на разведку. Впереди деревня Барышнаволок – нужно изучить обстановку. Старшим назначен Хейкконен.
Тихонько пробираясь сквозь лесную чащу, группа Эйнари продвигалась вперед. Кружился снег – начиналась метель. Нужно провести разведку и успеть вернуться в отряд – времени немного. Лыжи пока оставляют след, но как только повалит снег и стемнеет, можно будет заблудиться.