На улице Мира
Шрифт:
Мы с Ирой одновременно уставились на сцену и разыскали взглядами Пирожкова – единственного парня, который согласился участвовать в постановке. Грузный одноклассник стоял возле кулис и с задумчивым видом грыз ногти.
– Мм, – промычала Ирка.
– Да! – Леля была такой взволнованной. – На самом деле, так хотелось принять участие в постановке! Я все ваши репетиции посещала. И звезды с утра помогала Пирожкову вешать. Мы даже пару раз плечами нечаянно столкнулись.
– Ну, с ума сойти! – покачала головой Ира, пытаясь сдержать улыбку.
– Моя бабушка тоже любит «Маленького принца».
Внезапно меня еще больше бросило в жар. Щеки пылали огнем. Кому какая разница, принимаю ли участие в какой-то постановке я? Никто никогда не придет посмотреть на меня со сцены. Никто даже не в курсе, что я на эту сцену выйду. Тогда я стянула с шеи свой желтый шарф и отдала его Леле. Та растерянно захлопала глазами.
– Держи, тебе нужнее участвовать в этой постановке, – сказала я.
– Вер, ты чего? – удивилась Ира.
– Я себя неважно чувствую. А вдруг не успею выздороветь к концерту?
Селезнева сияла.
– Ой, Верочка, правда? Вернее, ты не подумай, что я радуюсь тому, что ты заболела!
– Ты что? Я так не думала. Мне правда сейчас не до этого концерта. А бабушка будет тобой гордиться.
Ира продолжала удивленно на меня смотреть, а Леля в то время уже наматывала на шею шарф.
Когда Селезнева убежала на сцену, Ира спросила:
– Когда ты уже забьешь на тот дурацкий пост в «Подслушке»?
– Наверное, никогда, – сказала я. Глаза снова заслезились. Я громко чихнула.
– Вера, будь здорова! – выкрикнул Даня, которому пришлось выступить в роли осветителя. Тут же неподалеку от сцены слонялась Циглер. Завуч заставила ее принять участие в общественной жизни гимназии и поручила отвечать за декорации. Правда, нам с Иркой все равно приходилось все делать за Амелию.
– Спасибо! – громко, насколько это позволяло больное горло, ответила я Дане.
– Вер, ты что, заболела? – подскочила к нам с Ирой Люся в костюме Лиса.
– Похоже на то.
Ирка поднялась с кресла и, словно режиссер, гаркнула:
– Замена! Начинаем репетицию!
Растерянная Люся, пожелав мне скорейшего выздоровления, тоже поплелась к сцене. Пирожков в шапке с очками пилота бубнил свой текст. Леля уже высокопарно произносила свои слова. Я снова шмыгнула.
– Иди ты уже домой, – посоветовала Ирка. – Сейчас своими бациллами всех здесь заразишь! А мне надо Даню дождаться, теперь он ключи забыл. Голова садовая!
– Не могу уйти! – запротестовала я. – А если Лидия Андреевна в зал явится? Я же за это отвечаю.
– Не явится! А если и придет, я ей все объясню. Иди, тетя Соня тебя полечит. А то разболеешься. Впереди ведь самое веселье!
– Да уж, веселье! – пробормотала я, поднимаясь на ноги.
Протискиваясь между рядами, обернулась и шепнула Ирке:
– Вечером, если что, тебе напишу. Или позвоню!
Третьякова закивала. На сцене уже вовсю шла репетиция. Пробираясь к выходу, то и дело поглядывала на сцену. Вот сейчас Леля Селезнева взбежит на небольшую стремянку-«стену», а потом летчик-Пирожков схватит ее на руки… И начнется: «А у тебя будут совсем особенные звезды…»
Я
Глава восьмая
Глава восьмая
Я провалялась с температурой все выходные и еще два последних учебных дня. Софья Николаевна лечила меня теми же средствами, что и отца. Папа, к тому времени уже выздоровев, пару раз заглядывал в комнату и сокрушался, как же так он мог меня заразить. Ворчал, что визу до сих пор не сделали, а ему на днях уже нужно улетать в Милан. Там он проведет весь июнь. Про Катерину отец почему-то при мне больше не говорил. А сама я, разумеется, о брюнетке не спрашивала. Хотя слышала, как отец в своей комнате болтает с ней по телефону. Что ж, видимо, папа понял, что я воинственно отношусь к его пассии. После спасения от тех отмороженных мужиков из бара, расстались мы с Катериной сухо и нелепо под тусклым фонарем.
Хорошо, что оценки за год уже выставили. Остался только концерт, на котором мне все-таки предстояло исполнить роль Маленького принца. Леля, навернувшись со стремянки, сломала правую руку. Зато все-таки побывала в объятиях могучего Пирожкова, который тащил ее из актового зала. Вся в слезах, она счастливо прижималась щекой к объекту своего обожания. Позже Ирка написала, что Лелина бабушка устроила в гимназии жуткий скандал и решила увезти Селезневу в деревню на все лето. Мол, там ей будет безопаснее, чем в лагере. А если бы все это произошло в конце одиннадцатого класса? Как бы Леля Селезнева писала экзамены и поступала в университет? И если под носом Лидии Андреевны происходят такие безобразия, то бабуля боится представить, что ее внучку поджидает в летней школе, где дети наверняка остаются без должного присмотра. Как итог: еще один минус из моего списка.
Все эти дни, пока я валялась дома с температурой, думала над случившемся в актовом зале. Даня в тот же день осмотрел место происшествия и рассказал Ире, что у стремянки были раскручены болты. И, если честно, в ту минуту, когда Ира поведала мне об этом по телефону, я испытала настоящий ужас. Кто-то раскрутил их нарочно? Теперь уже совершенно точно нельзя было пускать это дело на самотек. От глупых угроз и звонков Соболь перешла к действиям. Только воевать с Оксаной пока не было никаких сил. Насморк и больное горло портили весь боевой настрой.
На четвертый день, когда температура спала, я почувствовала себя заново родившейся. Софья Николаевна была на даче, и я слонялась по пустой квартире, пялилась в окно, пересмотрела «Ривердейл», а когда ближе к вечеру ко мне явилась Ирка, настроение улучшилось в разы. Третьякова принесла с собой в квартиру сладкие запахи ежевичных духов и теплого лимонного кекса.
– Хотела пораньше к тебе забежать, но мама с кексом задержала, – чмокая меня в щеку, сказала Ира. – Ой, надеюсь, ты больше не заразная? – подруга отпрянула от меня. – Это самый отстойный отстой в жизни – заболеть перед летними каникулами.