На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго
Шрифт:
Естественно, речь шла о женщинах, не находившихся в крепостной зависимости. Более всего их было в северных районах России — на побережье Белого моря. Поморы считались лучшими кадрами для флота, поэтому в ходе рекрутских наборов их обычно отправляли именно на корабли, а не в сухопутные войска.
Морское начальство, в свою очередь, обращало внимание на то, сможет ли супруг содержать свою благоверную (плюсом при принятии решения было знание матросом ремесел, трезвость и трудолюбие); изредка офицеры могли запросить местные власти на предмет благонамеренности женщины — в портовых городах и военно-морских базах и без того всегда было достаточно «гулящего» элемента.
Проще всего было женам денщиков офицеров. В этом случае «отец-командир» мог даже позаботиться
Другим источником пополнения числа матросок было население «морских» городов. Дело в том, что для многих семей других вариантов будущих мужей, кроме как матросов, не существовало. Часть девушек сами были выходцами из матросских семей, а другие попросту не могли составить себе более выгодных партий — к примеру, в части городов помимо морского населения было лишь немного мещан и купцов, которые старались держаться обособленно.
Женитьба матроса напрямую зависела от разрешения командира (за исключением тех случаев, когда новобранец поступал во флот, уже обремененный семьей). Впрочем, существовала одна лазейка, зафиксированная в Морском уставе Петра Великого. Речь идет о 122-й статье из 60-й главы Устава — «Кто с девкою пребудет, и она родит»:
«Ежели холостой человек пребудет с девкою, и она от него родит, то оный для содержания матери и младенца по состоянию его, платы нечто имеет дать и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он по том на ней женится и возмет ее за сущую жену, и в таком случае их не штрафовать».
Ниже следует «толкование»:
«Ежели кто с девкою пребудет, или очреватит ее, под уговором чтоб на ней жениться, то он сие содержать и на чреватой жениться весьма обязан. Ежелиж отговорится, что будто ей не обещал о женидбе, а признает при сем, что он ее обеременил, к томуж иные свидетельства явятся, из чего можно будет видеть, что он всеконечно о супружестве обещал; то надлежит его с присягою спросить, что он с нею в ни в какия супружеские дела не вступал, ниже оной обещал; а что она и чревата, а других доказаней нет, то непотребно его к присяге приводить. Ежели же оный не захочет присяги учинить, то должен он на чреватой жениться; також когда доказательства и признаки, что он обещал жениться, велики и сильны суть, а опасается присягу учинить, то более надлежит онаго к супружеству принуждать, нежели к присяге».
В результате многие матросы шли на «военную хитрость». При отказе в праве на женитьбу неудачливый жених и невеста старались как можно быстрее завести ребенка. А дальше работали статьи устава — начальству ничего не оставалось делать, как следовать его букве.
Другое дело, что родственники невесты, да и сами начальники не всегда были рады такому исходу. Поэтому нередки были случаи, когда жених в качестве свадебного подарка получал солидную порку шпицрутенами либо линьками — короткими просмоленными канатами, использовавшимися для наказания нижних чинов до 1860-х годов.
Для семейных матросов в экипажных казармах существовали отдельные помещения. Это были небольшие комнатки, нанизанные на длинный коридор. Впрочем, обитать в них матросы и их женки не любили, поскольку вся их жизнь происходила на виду у начальства. И если командование было не против, а средства позволяли, матросские семьи предпочитали снять комнату или «угол на стороне».
Вот как описывает такой «угол» в повести «Матроска» [237] Константин Станюкович:
237
Опубликована в 1895 году.
«Эта низенькая комната с русской печью, покосившимися углами и двумя окнами почти в уровень с немощеным переулком поражала своею чистотой. Видно было, что хозяйка привыкла к порядку и заботилась о том, чтобы придать своему скромному жилью уютный вид.
Ситцевый чистый полог разделял комнату на две части. В одной был небольшой стол, покрытый цветным столешником [238] , несколько стульев, шкапчик с посудой, гладильная доска и корзины с просушенным бельем. За пологом главное место занимала большая двуспальная со взбитой периной кровать, прикрытая разноцветным ватным одеялом, горкою подушек в свежих наволочках. Большой красный сундук с бельем и платьем, запертый висячим замком, дополнял убранство спаленки. Прямо против кровати, в переднем углу, была устроена божница [239] с несколькими образами, суровые лики которых выдавали старообрядческое письмо. Перед образами теплилась лампада и стоял ряд тонких свечей желтого воска, которые зажигались по праздникам.
238
То есть скатертью.
239
Божница — полка либо киот с иконами.
Покатый пол, сиявший белизной своих выскобленных и чисто вымытых досок, украшался “дорожкой” из черной смолистой пахучей пеньки. Самодельные ситцевые шторки закрывали окна от любопытных глаз, и на подоконниках красовались горшки с цветами, преимущественно геранью. А на выбеленных стенах висело несколько лубочных картин духовного содержания и — между ними — большая раскрашенная литография, изображающая грешников в аду».
Стремление нижних чинов перевести к месту службы свои семьи приобретало зачастую такую массовость, что флотское начальство пыталось регулировать приток «женок» и детей в военно-морские базы законодательными методами. 15 февраля 1856 года Инспекторский департамент Морского министерства издал особый циркуляр, в котором отмечалось, что «семейные нижние чины Морского ведомства, преимущественно из поступивших в недавнее время на службу и оставившие свои семейства на родине, нередко вызывают их оттуда, не предварив об этом своего ближайшего начальства и не получив следственно ни разрешения на такой вызов, ни удостоверения в возможности быть помещенными в казенных квартирах.
Последствием этого бывает, что семейства, по прибытии к мужьям, если казенного помещения получить не могут, проживают на собственном иждивении, приходят в совершенную бедность и, опираясь на это, обременяют начальство просьбами о казенном помещении, за неимением которого и само начальство в большом затруднении».
В этой связи Инспекторский департамент потребовал объявить всем женатым нижним чинам строжайший запрет на вызов семей без разрешения начальства. Таковое разрешение могло быть выдано в двух случаях — при наличии свободных помещений, а также при способности отца семейства либо самого семейства снять себе «угол» для проживания.
Со временем в ряде городов образовались целые «слободки», где жили семейные матросы. Слободами в России именовали обособленные поселения, чаще всего за городской чертой.
Так, большие матросские слободы были во вновь основанном Санкт-Петербурге, причем располагались они в разные годы в разных местах. Первые появились в районе Адмиралтейства, на месте современных Морских улиц. Были также слободки в районе современной Охты.
Была «матросская слобода» и в Москве, вот только к морякам она имела крайне опосредованное отношение, и матроски в ней никогда не жили. Дело в том, что «матросами» в Москве XIX века именовали работников парусной фабрики, располагавшейся на берегах Яузы. Позже в тех местах была создана и богадельня для старых и увечных одиноких матросов. По ней получила название улица Матросская Тишина.