На виртуальном ветру
Шрифт:
Я все время взываю к именам, которые по отношению к нам находятся где-то через поколение. А каковы же связи с ближайшими нашими предшественниками? Практически никаких».
Как и все формулы, эта по отношению к поэзии не точна. Скажем, «Элегия Джону Донну» написана довольно молодым автором. И печататься лучше с молодого возраста. Я помню ощущение, когда я впервые напечатался. Я скупил пятьдесят экземпляров «Литературной газеты» и катался по ним по полу в бешеной радости. Потом поехал к подруге, и мы уже вместе катались, она разделила со мной радость, и на ней отпечатался шрифт моих первых стихотворений.
Наивно
В свое время, будучи молодым поэтом, я крупно погорел из-за своей теории вертикального поколения. Поэзия, как шампур, нанизывает горизонтальные поколения — возрастные, социальные и т. д. Время подтвердило истинность этой теории.
Нина Искренко находится в вертикальном поколении рядом с Еленой Гуро.
Неповторима сама, она требовала неповторимости от других.
Но мало Искусства в игре выхлопных труб, Но мало искусства, и это дурной знак.Этими строками для меня завершается антология русской поэзии нашего века…
Когда я писал статью «Муки музы», чтобы высветить имена новой волны: метафориста А. Парщикова, крымского мустанга А. Ткаченко, а затем Ю. Арабова, А. Еременко и других, — я не знал стихов Нины. Она с друзьями, И. Иртеньевым, В. Бунимовичем и М. Шатуновским, организовала московский «Клуб поэзии». Она была душой нового движения.
Однажды одна из групп новой волны попросила провести их вечер во Дворце молодежи на Комсомольском проспекте.
Вначале я попросил зал встать и провести Минуту немолчания. В память погибших книг, зарезанных рукописей, абортированных замыслов.
Зал встал. Мы вырубили свет. И тогда я, еще не представляя, как все будет, завопил в микрофон: «А-а-а!»
«А-а-а!» — отозвалась темная масса зала. Мы слишком долго молчали, чтобы продлить это еще на минуту. Стояла минута крика. «А-а-а!» Я стоял в черной кубической гигантской минуте вопящей памяти.
Зал — главным образом молодые художники, поэты, студенты — выдохнул хором не молитвенно, а мощно — как каратисты — «а-а!» Со сцены за моей спиной вопили инструменты и синтезаторы рок-группы «До-мажор» на сцене. В первом ряду кричал свое «а-а» по-английски режиссер студии «Чэнэл-4» — видно, у него тоже что-то когда-то зарезали. Но большинство зала кричало «а-а» на русском языке.
От крика металась на сцене зажженная пастернаковская свеча. Так начались чтения «новой волны».
Это звучало как авангардное стихотворение — реквием. В темную минуту слились голоса Г. Айги, Г. Сапгира, А. Аронова, К. Кедрова, А. Ткаченко, Ю. Арабова, И. Иртеньева, Е. Коцюбы, И. Путяевой, А. Осмоловского, Г. Алехина с его «Вертепом». Продолжение крика следовало голосами И. Холина, А. Парщикова, О. Хлебникова, И. Кутика…
С берегов Невы, серебряно-сиплый, стенал В. Соснора.
И серебряная, из английских булавок, спина Нины билась как на черной сковородке.
Научить
Хочется через новых отдать свои долги Пастернаку.
Общение с новыми дарованиями таит радость и осложняет жизнь. Как-то вернувшись поздно, я увидел в окнах горящий свет. Отпер дверь — в комнате за моим столом сидел юноша, читал мою книгу, пил мой коньяк. Девушка, одетая, спала калачиком на диване.
«Это все она, — оправдывался гость. — Мы встретились под вашими окнами. Я из Киева, она еще дальше. Мы молодые поэты. Замерзли. Она предложила залезть через форточку…»
Гости были свезены на станцию к последней электричке. С тем, чтобы приехали в четверг в назначенное время. Утром в котельной что-то зашуршало. Из трухи вылезло лохматое существо и вылупилось на Зою: «А ты что?! Я не к тебе приехала». Оказывается, она сразу вернулась со станции.
Юноша получил поддержку, широко печатался, издал книгу. С девушкой вышло страшное. Я помог ей устроиться в Литературный институт. Она оказалась очень способной. Но через год выбросилась из окна. Слом психики.
Вспоминается рыбинский школьник Юра Кублановский, его преданный самоотверженный взгляд. Стихи, присланные им, мне показались интересными. Я перетащил его в Москву, помог поступить в Педагогический институт. Мать его, не то местный прокурор, не то партработник, звонила мне, просила отступиться, не губить мальчика. Но его увела поэзия.
И сегодня матерый литератор, он показывает мне мой конверт с письмом, посланный в давний Рыбинск.
Александр Ткаченко пришел ко мне звонким футболистом, ныне он Генеральный секретарь Пен-центра и сам самоотверженно помогает другим, пропадая в судах, защищая Алину Витухновскую, которая своей судьбой постмодернистки подправила строчки классика:
Сижу, красивая, двадцатидвухлетняя…Недавно в Перми вожак группы «Монарх» Юрий Беликов рассказывал со смехом, как, подымаясь по лестнице на Котельнической, он встретил спускавшихся от меня уральцев С. Дрожащих и В. Кальпити.
Общение проверяет, подзаряжает.
Заинтересованный и насмешливый зрачок Нины не прощал, когда вы соскальзывали на лыжню мелодичности. Она тактично напомнила, что любит нерифмованные главы из «Озы», то есть то, что обычно не читается на вечерах. Кто, как она, поймет новые видеомы?
Эпоха глухонемая. Тону. По поэме круги. Друзья меня не понимают. А кто понимает — враги. На крыше антенка, как скрепка, пришпилит из неба тетрадь. И нет тебя, Нина Искренко, чтоб было кому почитать.