На выручку юному Гасси. Этот неподражаемый Дживс. Вперед, Дживс! Посоветуйтесь с Дживсом
Шрифт:
Я молча повернулся и ушел к себе в комнату.
Два дня спустя я получил письмо от Дживса.
«Погода, – писал он, – по-прежнему стоит превосходная. Сегодня я искупался с особенным удовольствием».
Я горько рассмеялся и спустился в гостиную, где меня ждала Гонория. Она собиралась почитать мне вслух Рескина.
Глава 7
На сцене появляются Клод и Юстас
Гром среди ясного неба грянул ровно в час сорок пять пополудни. Спенсер, дворецкий тети Агаты, поставил на стол блюдо с жареным картофелем,
Заметьте, что моя нервная система к этому времени была сильно расшатана. Вот уже две недели, как я был помолвлен с Гонорией Глоссоп, и не проходило дня без того, чтобы она не пыталась меня «формировать», как выражается тетя Агата. Я до рези в глазах читал мудреные книжки; бок о бок мы прошагали не менее сотни миль по залам картинных галерей; и вы никогда не поверите, какое количество концертов классической музыки мне пришлось за это время прослушать. Естественно, я был не в состоянии стойко держать удар, тем более удар столь сокрушительной силы. Гонория затащила меня на обед к тете Агате, и я в отчаянии твердил про себя: «Смерть, ну где твое спасительное жало!» – и вдруг как обухом по голове.
– Берти, – внезапно произнесла она с таким видом, словно ей только сейчас это пришло в голову. – Этот ваш слуга – как его…
– Слуга? Дживс, а что?
– По-моему, он оказывает на вас дурное влияние, – сказала Гонория. – Когда мы поженимся, вам придется от него избавиться.
Вот тут я и запулил ложкой шесть отменных поджаристых ломтиков картофеля на буфет, а Спенсер кинулся за ними с проворством хорошо натасканного ирландского сеттера.
– Избавиться от Дживса? – Я задохнулся от возмущения.
– Да. Он мне не нравится.
– И мне он не нравится, – сказала тетя Агата.
– Но это невозможно. Я… да я и дня не смогу прожить без Дживса.
– Придется, – сказала Гонория. – Мне он положительно не по нутру.
– И мне он положительно не по нутру, – сказала тетя Агата. – Я давно об этом твержу.
Жуть, верно? Я всегда подозревал, что брак связан с лишениями, но мне и в кошмарном сне не могло присниться, что он сопряжен со столь страшными жертвами. До конца обеда я пребывал в полуобморочном состоянии.
Предполагалось, что после обеда я буду сопровождать Гонорию в качестве носильщика по магазинам на Риджент-стрит. Однако, когда она поднялась, чтобы идти, прихватив меня и прочие предметы экипировки, тетя Агата ее остановила.
– Поезжайте одна, дорогая, – сказала она. – Мне нужно кое о чем поговорить с Берти.
В результате Гонории пришлось отправиться за покупками без меня. Как только она ушла, тетя Агата подсела ко мне поближе.
– Берти, – сказала она. – Милая Гонория ничего об этом пока не знает, но на пути к вашему браку возникло небольшое препятствие.
– Да что вы? Не может быть! – воскликнул я, ослепленный внезапно блеснувшим лучом надежды.
– О, ничего серьезного, разумеется. Всего лишь досадное недоразумение. Дело в сэре Родерике.
– Решил, что поставил не на ту лошадь? Собирается аннулировать ставку? Что ж, наверное, он прав.
– Умоляю, перестань молоть чушь, Берти. Это вовсе не так серьезно. Просто профессия сэра Родерика заставляет его быть… ну… сверхосторожным.
– Сверхосторожным? – не понял я.
– Ну да. Полагаю, это неизбежно. У специалиста по нервным болезням со столь обширной практикой поневоле должно сложиться несколько искаженное представление о людях.
Теперь до меня стало наконец доходить, к чему она клонит. Сэра Родерика Глоссопа, отца Гонории, обычно называют специалистом по нервным болезням, хотя на самом деле все прекрасно знают, что большинство его клиентов – самые настоящие психи. Если ваш дядюшка-герцог начинает заговариваться и вы, войдя в Голубую гостиную, обнаружите, что у него солома в волосах, вы вызываете папашу Глоссопа. Он является, с глубокомысленным видом осматривает больного, долго разглагольствует насчет перенапряжения нервной системы и рекомендует полный покой, уединение и прочую чепуху. В Англии нет благородного семейства, которое бы раз-другой не прибегало к услугам сэра Родерика, и надо полагать, что такое занятие – когда изо дня в день заговариваешь пациентам зубы, пока любящие родственники вызывают санитарную карету из желтого дома – действительно способствует формированию «несколько искаженного представления о людях».
– Ты хочешь сказать, он считает меня чокнутым, а ему не нужен чокнутый зять? – спросил я.
Моя способность схватывать все на лету почему-то только раздражила тетю Агату.
– Глупости, ничего подобного он, разумеется, не считает. Я же тебе говорю – он просто сверхосторожный человек. Хочет убедиться, что ты абсолютно нормален. – Тут она на некоторое время замолчала, потому что Спенсер принес кофе. Когда он ушел, она продолжила свою мысль: – Ему рассказали какую-то немыслимую историю, будто ты столкнул его сына Освальда в пруд в Диттеридже. Разумеется, это неправда – на такое даже ты не способен.
– Я просто к нему прислонился, а он возьми да и свались с моста.
– Освальд настаивает, что ты его нарочно спихнул. Сэра Родерика это не может не беспокоить, он начал наводить справки и узнал про бедного дядю Генри.
Она посмотрела на меня, и я скорбно отхлебнул кофе. Мы заглянули в старый домашний шкаф с фамильным скелетом. Мой покойный дядя Генри – темное пятно на гербе Вустеров. Симпатичный такой старикан, я к нему хорошо относился, когда я учился в школе, он щедро подкидывал мне на карманные расходы. Но за ним и в самом деле водились кое-какие странности: например, он держал у себя в спальне одиннадцать ручных кроликов и, конечно, в строгом смысле слова, был не в своем уме. Если уж совсем начистоту, жизнь свою он закончил в соответствующем заведении, совершенно счастливый в окружении бесчисленных кроликов.
– Все это просто нелепо, потому что если кто-то в семье и мог унаследовать эксцентричность бедного Генри – а это была не более чем эксцентричность, – так Клод и Юстас, а в Лондоне трудно найти других таких умных молодых людей.
Клод и Юстас – близнецы, учились когда-то в той же школе, что и я, но были в начальных классах, когда я уже завершал свое образование. И, помнится, в то время слово «умный» к ним нельзя было применить даже с очень большой натяжкой. Последний триместр я был занят почти исключительно тем, что помогал им выпутываться из бесчисленных скандальных историй.