На высотах твоих
Шрифт:
— Меня это волнует, — возразил Бонар Дейтц. — Всех это должно волновать.
— Ах-ах! Между тем, что люди должны делать, и тем, что делают на самом деле, большая разница. Нам приходится думать об обычных, средних избирателях, а средние избиратели не разбираются в международной торговле и, более того, не имеют никакого к этому желания. Их волнует то, что поддается их пониманию, — человеческие проблемы, которые будоражат их чувства, чтобы они могли всплакнуть или посмеяться. Что-нибудь вроде вот этого одинокого юноши Анри Дюваля, который так нуждается в друге. Вы ведь станете ему другом, мальчик мой?
— А что, — задумчиво проговорил Бонар
Он помолчал, размышляя. Старик Деверо прав в одном: оппозиции необходим хороший, доходчивый для массового сознания повод, чтобы дать крепкого тумака правительству, поскольку в последнее время такие возможности выпадали слишком редко.
Существовала и еще одна причина. Бонар Дейтц остро осознавал, что и среди сторонников с недавнего времени начала усиливаться критика в его адрес. Слишком он умерен, заявляли они, как лидер оппозиции в своих атаках против правительства. Ладно, здесь, возможно, критики правы: он действительно порой проявлял сдержанность и умеренность, которые, по его мнению, были следствием его способности всегда понять точку зрения оппонента. В политических стычках подобное благоразумие может оказаться помехой.
Но ярко выраженная проблема из области прав человека — если, конечно, этот эпизод вписывается в нее, а, похоже, он вписывается — совершенно другое дело. Тут он может сражаться жестоко, нанося правительству удары в уязвимые и болезненные места, и, возможно, поправить свою репутацию. Что еще более важно: схватка такого рода обязательно захватит внимание и вызовет одобрение прессы и публики.
Но поможет ли это его партии на следующих выборах? Они станут подлинным испытанием, прежде всего для него самого. Он вспомнил вопрос, который сегодня днем ему задал юноша-американец. “И как вы думаете, вам это когда-нибудь удастся?” Правдивый ответ на него заключался в том, что все решит следующая избирательная кампания. Бонар Дейтц уже возглавлял оппозицию в ходе одних выборов, которые закончились для нее поражением. Новое ощутимое поражение будет означать конец его пребыванию в лидерах и его амбициям стать премьер-министром.
Так выгодно ли ему ввязываться в бой, как предлагает сенатор? “Да, — решил он, — вероятнее всего, выгодно”.
— Благодарю, сенатор, — произнес вслух Бонар Дейтц. — Весьма ценное предложение. Если только есть шанс, мы раздуем из инцидента с этим Дювалем целую проблему; к тому же одновременно мы можем поднять множество других неприятных вопросов, связанных с иммиграцией.
— Вот теперь вы дело говорите. — расцвел сенатор.
— Придется подумать о кое-каких мерах предосторожности, — предупредил Дейтц. Он оглядел гостиную, убеждаясь, что его никто не услышит. — Мы должны быть уверены, что этот малый в Ванкувере на самом деле тот, за кого себя выдает, и что у него действительно неплохая репутация. Это, надеюсь, ясно?
— Естественно, мальчик мой, естественно.
— С чего, по-вашему, следует начать?
— В первую очередь нужно найти этому молодому человеку адвоката. Этим завтра в Ванкувере я займусь сам. Затем мы предпримем ряд юридических шагов, которые, будем надеяться, иммиграционное ведомство встретит со своим обычным и губительным бессердечием. А потом… Все остальное за вами.
Лидер оппозиции кивнул в знак согласия.
— Что ж, пока все звучит логично. Хотя по поводу адвоката есть одно соображение.
— Я найду подходящего человека — такого, чтобы мы могли на него положиться. Будьте уверены.
— Лучше всего,
— Разумно. Проблема, однако, в том, что большинство адвокатов поддерживает ту или иную партию.
— Но не все, — осторожно возразил Бонар Дейтц. — Новички, например. Те, кто только-только начинает практиковать, прямо со студенческой скамьи.
— Блестяще! — Лицо сенатора Деверо расплылось в широкой улыбке. — Вот это вы молодец! Мы отыщем непорочного девственника. Этакого ягненочка — и будем водить его на веревочке.
Глава 4
Когда Брайан Ричардсон, натянув боты, плотно обмотав шею шарфом и подняв воротник пальто, вышел из своего офиса на Спаркс-стрит и направился пешком к Парламентскому холму, по-прежнему шел снег, теперь, правда, он падал тяжелыми мокрыми хлопьями. Премьер-министр все-таки позвонил наконец и пригласил: “Вам лучше бы зайти. Есть о чем поговорить”. Проталкиваясь сквозь толпы алчущих рождественских покупок, Ричардсон дрожал от холода, который, казалось, еще усиливался свинцово-серыми сумерками, опускавшимися на город.
Ричардсон в равной степени не любил ни зиму, ни Рождество — первую из-за природной физической тяги к теплу, второе по причине агностицизма, который, по его убеждению, разделяло большинство других людей, не желающих, однако, в этом признаться. Однажды он даже заявил Джеймсу Хаудену: “В этом вашем Рождестве в десять раз больше фальши, нежели в политике — в любом из известных вам ее проявлений, только об этом никто не смеет сказать вслух. Знай себе бубнят: “Рождество слишком коммерциализировано”. Какого черта! Как раз лишь коммерческая сторона и имеет во всем этом хоть какой-то смысл”.
Эта мысль не случайно пришла сейчас на ум Ричардсону — он оказался рядом с ослепительно освещенными витринами, убранство которых было выдержано в традиционном рождественском духе. Вспомнив попавшееся ему на глаза сочетание рекламных объявлений, он улыбнулся. В витрине магазина электротоваров ярко-зелеными неоновыми буквами горело: “Мир земле, добро людям”. Ниже его не менее ярко сияло: “Купите сейчас — заплатите потом”.
Кроме нескольких подарков, в том числе и для Милли Фридмэн, которые ему предстояло приобрести сегодня вечером, ничто более, к великой радости Брайана Ричардсона, не обязывало его принимать участие в этом рождественском действе. Не в пример, скажем, Джеймсу Хаудену, который должен завтра утром — впрочем, как и почти каждое воскресенье — непременно показаться в церкви, несмотря на едва ли не столь же полное отсутствие у него религиозных убеждений, как и у самого Ричардсона.
Когда-то, несколько лет назад, еще в бытность Ричардсона сотрудником рекламного агентства, один из крупных клиентов-промышленников заказал ему проведение кампании под лозунгом “Идите в церкви”. В какой-то момент заказчик настоятельно предложил, чтобы Ричардсон сам последовал призыву собственной блестяще составленной рекламы и начал посещать церковь. Он уступил — рисковать потерять такого важного клиента он не решился. Потом, когда деловые связи агентства с промышленником прекратились, Ричардсон почувствовал тайное облегчение от того, что ему не требовалось более ублажать этого привередливого клиента.