На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии
Шрифт:
Таким человеком в Петербурге считали Перетца. Его хорошо знали. В начале XIX века он был одним из владельцев дома № 15 по Невскому проспекту. Газеты писали, что он «человек был ученый, знал разные иностранные языки, одевался и жил по гражданским обычаям». Для современных читателей поясним, что упоминание «гражданских обычаев» здесь вовсе не случайно. В то время они выгодно отличались от обычаев религиозных, по которым жили многие питерские иноверцы. Наряду с судостроением предприимчивый купец попутно занимался торговлей солью, преуспев в этом и став крупным поставщиком царского двора. Не случайно в городском фольклоре имя Перетца стало нарицательным. Его всегда умело использовали, когда хотели противопоставить бурную радость жизни смертельной скуке и нудному прозябанию. В общем, как
Сразу оговоримся, что ни к петербургскому лейб-гвардии Семеновскому полку, ни вообще к императорской гвардии никакого отношения эта фраза не имеет. Она обыгрывает сходство названия полка с именем известного ленинградского поэта.
Глеб Сергеевич Семенов был одним из руководителей первого литературного объединения, или ЛИТО, как их стали называть впоследствии, появившегося в послевоенном Ленинграде при Дворце пионеров имени Жданова. Среди студийцев были такие известные впоследствии поэты, как Нина Королева, Лев Куклин, Владимир Британишский, Александр Городницкий. До сих пор в литературных кругах их называют поэтами «первого глебовского разлива».
Особенно яркий расцвет эта форма общественной жизни получила во времена так называемой хрущевской оттепели. Многочисленные литературные поэтические объединения успешно функционировали при редакциях практически всех крупных городских журналов и газет, при дворцах и домах культуры, в институтах, на заводах и фабриках. Особенно известным в Ленинграде было ЛИТО в Горном институте, которым также руководил Глеб Сергеевич. Занятия его объединения в Ленинграде назывались «Собраниями ГЛЕБ-гвардии СЕМЕНОВского полка».
Со слов Владимира Британишского известна легенда о том, как появился этот каламбур. В ту пору в Горном институте учился один из членов семеновского ЛИТО Александр Городницкий. Будто бы однажды, встретив его в горняцкой форме, Семенов воскликнул: «А ты, брат, выглядишь как поручик!» — «Глеб-гвардии Семеновского полка!» — с готовностью отозвался начинающий поэт и весело щелкнул каблуками.
В то время среди ленинградской литературной молодежи пользовались популярностью еженедельные встречи «Литовцев», или, как они сами себя называли, «Гопников», при газете «Смена». Самоназвание было не случайным. Руководил занятиями поэт Герман Борисович Гоппе. Молодежь собиралась на поэтические чтения во Дворце культуры имени Ленсовета, во главе которых стояла Елена Рывина, занятия при Союзе писателей у Вадима Шефнера, в редакции газеты «На страже Родины» у Всеволода Азарова и многие другие.
Закат ленинградских литературных объединений пришелся на конец «хрущевской оттепели». По одной из версий, это случилось, когда по распоряжению КГБ был уничтожен второй ритопринтный сборник стихов поэтов Горного института. Как вспоминал в 1992 году в одном из своих стихотворений А. Городницкий: «Наш студенческий сборник сожгли в институтском дворе, / В допотопной котельной, согласно решенью парткома». По другой версии, горняцкое ЛИТО было разогнано из-за стихотворения Лидии Гладкой, посвященного венгерским событиям 1956 года:
Там красная кровь — на черный асфальт, Там русское «Стой!» — как немецкое «Halt»! «Каховку» поют на чужом языке, И наш умирает на нашем штыке.Постепенно стали закрываться и другие ЛИТО. Дольше всех продержались заводские литературные объединения. Они составляли наиболее ортодоксальную, официальную часть молодой поэзии Ленинграда, и поэтому соответствующие органы возлагали на них некоторые надежды.
Голодаем до середины 1920-х годов назывался остров, расположенный к северу от Васильевского острова и отделенный от него рекой Смоленкой. В 1925 году он был переименован в остров Декабристов. Происхождение первоначального названия острова, овеянное легендами и преданиями, видимо, следует отнести ко второй половине XVIII века. По одной из легенд, в то время участком земли на острове владел английский врач Томас Голлидей. Им была выстроена фабрика, рабочие которой, измученные тяжким трудом и полуголодным существованием, будто бы и окрестили остров Голодаем. Большинство историков считает, что это предание наиболее правдоподобно объясняет название острова. Но некоторые утверждают, что такое название произошло от шведского слова «халауа», что значит «ива», или от английского «холидэй» — святой день или праздник, потому что английские купцы вместе со своими семьями будто бы ездили сюда по воскресеньям на отдых.
Остров Голодай. Фрагмент плана Санкт-Петербурга. 1901 г.
Журналист Андрей Чернов в своей книге «Скорбный остров Гоноропуло» выдвигает еще одну версию, которая легко может превратиться в легенду. На острове, утверждает он, в свое время был построен острог для содержания преступников, осужденных на тяжелые работы. Заключенные существовали в основном на подаяния горожан. Для этого их, закованных в цепи и кандалы, под охраной, время от времени водили по улицам города. «Голодай да холодай, а колоднику отдай», — говорили в старом Петербурге. От слова «голодарь», или «голодай», что, по Далю, означает «голодный», и произошло якобы название острова. Память об этом остроге, будто бы и в самом деле существовавшем, сохранилась в названии юго-восточной части острова Голодай, вблизи современной Уральской улицы. Местные жители называют ее «Винный городок», то есть место, где содержались осужденные «по винам своим».
Современное название острова связано с одной из версий о месте захоронения казненных декабристов. Упомянутый в названии книги Чернова остров Гоноропуло, так же как еще два незначительных по величине острова — Жадимировского и Кашеварова, до начала XX века существовали к северо-западу от острова Голодай. Затем водные протоки были засыпаны, и три острова слились в один. Среди петербуржцев ходили упорные слухи, что на острове Гоноропуло существовало безымянное кладбище, не отмеченное никакими надмогильными холмами, крестами или памятниками. Будто бы на это кладбище свозили и предавали там земле трупы умерших от венерических болезней, самоубийц и казненных преступников — всех тех, кому церковь отказывала в ритуальном погребении. Именно там будто бы и были погребены тела пяти казненных государственных преступников, стоявших во главе восстания декабристов.
В 1866 году при петербургском градоначальнике было создано особое отделение полиции, которое должно было заниматься борьбой с революционным движением в Петербурге. Новый сыскной орган был назван Охранным отделением и размещен в доме градоначальника на Гороховой, 2. Первоначально штат сотрудников Охранного отделения, или «Охранки», как его называли обыватели, составлял всего 12 человек. Однако у него имелось достаточное количество полицейских агентов для наружного наблюдения, филеров, или «собирателей статистики», как называл их М. Е. Салтыков-Щедрин. Поведение филеров, по свидетельству современников, было наглым и беззастенчивым, а их одежда отличалась одинаковым цветом и покроем. Тот же Салтыков-Щедрин в «Современной идиллии» писал: «Щеголь в гороховом пальто, в цилиндре — ходит по площадям и тросточкой помахивает». В обиходной речи городских обывателей их так и называли: «Гороховое пальто», хотя и не вполне понятно по какому признаку — по цвету шинельного сукна или по названию улицы Гороховой, где они служили.