На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии
Шрифт:
С началом Первой мировой войны автобусное движение в Петербурге прекратилось. Вновь к автобусам вернулись только в 1926 году. Впрочем, если судить по ленинградскому фольклору, условия езды на автобусах оставались те же. Автобусов было мало. В них было так же тесно. Об одном из них, курсировавшем по маршруту № 111 еще в 1970-х годах говорили: «Несется бешенный, скобарями обвешанный».
В последнее время на улицах города появились вместительные автобусы, прозванные за внешний вид «Чемоданами». Однако, как нам кажется, возникновение прозвища связано не только с внешними формами. Битком набитый салон автобуса и впрямь напоминает чемодан с плотно уложенными вещами.
Эта формула иллюзии здорового
« Елисеевский» магазин. Фото 1900-х гг.
В советское время Елисеевский магазин превратился в Гастроном № 1, с обязательным, закрытым от обыкновенной публики, специальным отделом по обслуживанию партийной и советской номенклатуры, который в народе окрестили «Спецхавальником». При этом открытые прилавки самого магазина были удручающе однообразны. Скромный дежурный ассортимент товаров из полутора-двух десятков расхожих наименований не менялся. Был такой анекдот. Возвращается купец Елисеев из мира иного в наши дни и, конечно, прямехонько — в свой магазин — на Невский. Смотрит — интерьеры вроде в порядке, иллюминация — тоже. «Все будто по-прежнему, — замечает Елисеев, — магазин мой торгует, и Романов у власти… Только вот у входа стояло у меня по бочке икры — красной и черной, кому они мешали?»
Между тем в ленинградском фольклоре Елисеевский магазин всегда оставался неким символом старого Петербурга и вызывал в советском человеке чувство гордости за свой город и, замешанные на дрожжах исторической памяти, осторожные надежды на изменение общественного строя. Эта странная ностальгическая смесь, в которой неизвестно чего было больше — печали по прошлому или тоски по будущему, — породила уникальные образцы фольклора. Вот телефонный разговор между Нью-Йорком и Петербургом: «А в сквере, где стоял памятник Екатерине, что сейчас?» — «Памятник Екатерине». — «А напротив, где был Елисеевский магазин?» — «Елисеевский магазин». — «А там, где был Зимний?» — «Зимний». — «А кто правит?» — «Романов». — «Господи, тогда я срочно возвращаюсь». Тогда же родился один из многочисленных вариантов расхожей поговорки: «Елисеев торгует, Мариинка танцует, Романов правит».
В XIX веке «Ждановской жидкостью» не то по имени ее изобретателя, не то по фамилии производителя называли специальный раствор, которым опрыскивали мертвецов, чтобы заглушить трупный запах. Средство пользовалось известным успехом как в медицинской практике, так и в быту горожан, столкнувшихся с печальной необходимостью временно существовать рядом с умершими родственниками. С появлением специализированных моргов и совершенствованием ритуальной службы надобность в «Ждановской жидкости» отпала. О ней будто бы забыли. Однако прошло время, и понятие «Ждановская жидкость», уже ставшее едва ли не специальным медицинским термином, неожиданно пережило второе рождение. И произошло это уже в советское время в связи с именем другого Жданова, известного государственного и политического деятеля, сыгравшего самую зловещую роль в судьбе всей русской и, в частности, ленинградской культуры.
В 1934 году, сразу после убийства С. М. Кирова первым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б), или «Ленинградским вождем», как его подобострастно называли в тесном кругу верноподданных партийных выдвиженцев, стал видный партийный деятель А. А. Жданов. Он являлся членом Оргбюро ЦК ВКП(б) и одновременно, находясь в ближайшем политическом окружении Сталина, был активным организатором массовых репрессий 1930–1940-х годов. Во время войны Жданов руководил обороной Ленинграда. Как относились к его деятельности ленинградцы, видно из городского фольклора. Однажды, в 1942 году, в развалинах разбомбленного дома солдаты нашли несколько бочек старого французского вина. Вместо того чтобы этот целительный и калорийный напиток направить на нужды голодающих ленинградцев, Жданов сказал, что вино надо сохранить до конца войны и выпить его в честь победы с товарищем Сталиным. Вино стало неприкосновенным запасом и охранялось чуть ли не наравне со стратегическими объектами. А когда его привезли на праздник Победы в Москву, выяснилось, что вино прокисло. Вместе с тем блокадники рассказывают, что в Смольный самолетами чуть ли не ежедневно, и даже зимой, с Большой земли к столу Жданова доставлялись свежие овощи и фрукты. К этому следует добавить, что Жданов «патологически боялся бомбежек» и не скрывал это от самого Сталина. Говорят, что большую часть времени Жданов проводил в бомбоубежище.
В Центральном комитете партии Жданов считался главным идеологом и, хотя инициатива пресловутых постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам культуры и искусства 1946 и 1948 годов принадлежала лично Сталину, а Жданову было поручено только провести их в жизнь, в народе они назывались «Ждановскими».
Гонения на лучших представителей петербургской-ленинградской культуры А. А. Ахматову и М. М. Зощенко, последовавшие за этими постановлениями, целиком лежат на совести Жданова. По одной из ленинградских легенд, Ахматова и Зощенко стали разменными монетами в подковерной кремлевской борьбе за власть. В то время за право стать идеологическим вождем партии будто бы боролся и другой сталинский прихвостень — Г. М. Маленков. Чтобы доказать, что он имеет б'oльшие права на это почетное место, Маленков после сокрушительной военной победы над Германией будто бы разработал грандиозный проект повышения политического престижа страны в мире. Основная ставка в этом проекте была сделана на культуру. В рамках этого плана должна была выйти серия роскошных изданий русской литературы с древнейших времен до наших дней. Заканчиваться серия должна была томами Ахматовой и Зощенко.
Но Жданов его опередил. Он воспользовался тем, что в это время был переведен на русский язык сборник речей Геббельса, в которых главный идеолог фашизма частенько цитировал рассказы Зощенко. Сталину подсунули этот сборник, предварительно подчеркнув красным карандашом все цитаты из Зощенко. Сталин прочитал и, вызвав Жданова, рекомендовал ему «усилить идеологическую работу среди писателей, чтобы их произведения не цитировали впредь враги». Жданов воспользовался моментом и легко доказал Сталину, что Маленков «потерял бдительность». Зощенко же и Ахматова стали жертвами этой придворной интриги.
Так в 1946 году началась беспрецедентная кампания гонений против деятелей советской культуры и науки, которую возглавил Жданов. Кампания сопровождалась докладами самого Жданова на собраниях партийного актива и писателей Ленинграда. Эти погромные выступления, насквозь пропитанные «идеологическим нектаром» и пронизанные оскорбительной критикой в адрес лучших представителей ленинградской культуры, и прозвали в народе «Ждановской жидкостью».
В самом начале XVIII века для первых жителей Петербурга наибольшую опасность представляли повторявшиеся из года в год и пугающие своей регулярностью наводнения, старинные предания о которых с суеверным страхом передавались из поколения в поколение. Рассказывали, что древние обитатели этих мест никогда не строили прочных домов. Жили в небольших избушках, которые при угрожающих подъемах воды тотчас разбирали, превращая в удобные плоты, складывали на них нехитрый скарб, привязывали к верхушкам деревьев, а сами «спасались на Дудорову гору». Едва Нева входила в свои берега, жители благополучно возвращались к своим плотам, превращали их в жилища, и жизнь продолжалась до следующего более или менее привычного разгула стихии. По одному из дошедших до нас любопытных финских преданий, наводнения одинаковой разрушительной силы повторялись через каждые пять лет.