На задней парте. Истории студенческой жизни
Шрифт:
Ребята сагитировали исполнить что-нибудь даже Попа, который, как оказалось, обладал довольно-таки неплохим голосом.
– - А почему Владимир-сан ничего не поет?, спросила Asagi.
Ami удивленно посмотрела на нее.
– - А что, разве он умеет петь?
И тут же – с просительным взглядом обернулась ко мне. Я понял ее – без слов, и взял гитару.
– - Хорошо друзья, я вижу, что Izumi – уже попыталась начать
Я растянул струны. Казалось, даже ветерок замер, а цвет сакуры – замедлил свое падение и кружение в воздухе. Все притихли.
– - Это божественно, выдохнула Asagi.
Затаив дыхание, Asuka, склонив голову, на плечо Попа слушала песню, нежная мелодия которой переполненная какой-то ностальгией, проникала в самое сердце, а слова –- задевали в душе, некие забытые струны.
«Заплутал, не знаю где,
чудо чудное глядел,
По холодной по воде,
в грязном рубище.
Через реку, через миг
брёл, как посуху, старик,
То ли в прошлом его лик,
а то ли в будущем.
Позамёрзшая межа,
а метели всё кружат,
Я глазами провожал,
слышал сердца стук.
Одинока и горба,
не моя ли шла судьба,
Эх, спросить бы, да губа
онемела вдруг.
Полем, полем, полем,
Белым, белым полем дым,
Волос был чернее смоли,
Стал седым.
Полем, полем, полем,
Белым, белым полем дым,
Волос был чернее смоли,
Стал седым.
А старик всё шёл, как сон,
по пороше босиком,
То ли вдаль за горизонт,
а то ли вглубь земли.
И чернела высота,
и снежинки, петь устав,
На его ложились стан
да не таяли.
Вдруг, в звенящей тишине,
обернулся он ко мне,
И мурашки по
спине -- ледяной волной.
На меня смотрел и спал,
старче, кто ты, закричал,
А старик захохотал,
сгинув с глаз долой.
Полем, полем, полем,
Белым, белым полем дым,
Волос был чернее смоли,
Стал седым.
Не поверил бы, глазам,
отписал бы всё слезам,
Может, всё что было
там -- померещилось.
Но вот в зеркале, друзья,
Вдруг его -- УВИДЕЛ я,
Видно, встреча
та моя -- всё же вещая.
Я повторил припев еще два раза и отложил инструмент. Песня уже закончилась, а все – еще сидели не в силах сбросить с себя какое-то приятное оцепенение. Первой, в себя пришла Makoto:
– - Да-а, такого я еще не слышала, и даже более того – не знала, что ты на такое способен. Ты прекрасно поешь.
– - Я думаю Makoto, каждый человек способен на многое, но, к сожалению не каждый знает, на что он способен, ответил я ей.
– - Ну, по крайней мере, из тебя,
Я слышал много песен, но это, если честно впервые. Ты артист и твое место – на сцене.
От моей песни, у Аски на глазах набухли слезы.
– - Владимир-сан, дай мне свой автограф, взмолилась она, если ты мне откажешь – я этого
просто напросто не переживу.
– - Погодите ребята, улыбнулся я, для начала мне нужно немного прославиться, а потом уж…
– - Прославиться, да, по-моему, никто не слышал ничего подобного. Обернись.
Я обернулся:
Все с восхищением взирали на меня и воздух, буквально взорвался аплодисментами и криками «Браво».
Под этот «аккомпанемент» Ami подошла ко мне.
– - Спой нам еще что-нибудь Владимир-сан.
Я снова взял гитару:
– - А теперь друзья, мы немного помечтаем:
Зазвенели струны, подводя вступление к концу, я вздохнул и запел:
«Когда-то помню, в детстве, я:
Мне пела матушка моя,
О том, что есть счастливый край,
В котором жизнь не жизнь, а рай.
Там нет ни слез, ни бед, ни бурь,
А в небе -- чистом как лазурь.
Над очертанием рек и сел.
Парит, парит степной орел.
Не улетай, не улетай!
Еще немного покружи.
И в свой чудесный, дивный край,
Ты мне дорогу покажи.
И хоть он очень далеко,
Ты долетишь туда легко,
Преодолеешь путь любой.
Прошу, возьми меня с собой.
Возьми меня с собой!
С тех пор прошло немало лет:
И сказки нет и птицы нет.
Но иногда, подняв глаза,
Гляжу с тоской я в небеса.
И, может быть, в судьбе моей.
В один из хмурых зимних дней,
Неся надежду и тепло,
Мелькнет орлиное крыло.
Не улетай, не улетай!
Еще немного покружи.