На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
— Превосходно, — тоже кивнул подполковник, — так всё же, что это за партизанщина? Что вы забыли на том складе?
И махнув про себя рукой, Масканин выложил, как задумал и воплотил свой замысел, утаив только круг посвященных и что не в одиночку "партизанил". А повествование своё начал с экскурса в перипетии недавних дней, когда неоднократно докладывал по команде о значительной нехватке комплектов химзащиты. Особенно противогазов, которых в одной только его полуроте недоставало аж 42 штуки и ещё два десятка пришли в полную негодность, будучи посечёнными осколками, пулями или вследствие долгой и неправильной эксплуатации. Полурота практически была незащищена от хаконских химических снарядов.
— Всё это и я, положим, знаю, — ответил
— Так точно, совершенно один.
— Это хорошо, что вы так нагло врёте, даже ознакомясь со сводкой. Впрочем, интендантский капитан непременно ошибся, я думаю. У страха глаза велики… Но…
И тут, после этого "Но", Масканин на целых десять минут был подвергнут такому мозговому вздрючиванию, без единого кстати матерного слова, что вышел от Деда слегка покачиваясь на подгибающихся ногах в полной решимости праведного энтузиазма учинить несколько внезапных проверок в своём подразделении. Ну не может же во всех трёх взводах и огневой группе полуроты не иметься недочётов. Заодно, он теперь совершенно точно знал, что его место в лучшем случае в штрафниках, а то и у стенки по законам военного времени. Знал, что в самом деле вряд ли адекватно воспринимает действительность, раз из абсолютно правильных посылок делает безумные выводы и, главное, воплощает их в жизнь. Ну и ещё с пару десятков неутешительных выводов о собственном душевном здоровье и умственных способностях.
Погрузившись в себя, Масканин не сразу заметил стоявших в сторонке Муранова и Минандо о чем–то между собой тихо переговаривающихся. Начхим успел избавиться от общевойскового бушлата и теперь во всей красе щеголял своей безупречной флотской повседневкой чёрного цвета. Отутюженные по стрелочкам брюки и скроенный по фигуре китель с серебреными погонами с жёлтыми просветами — обозначавшими принадлежность к береговой обороне. Обнаружив его появление, лейтенант кивнул Муранову и направился обратно к комбату. А ротмистр нарочито оценивающе поглядел на Масканина и произнёс:
— Идёмте, подпоручик. Нам есть о чём поговорить.
В комнате, где обычно трудились в поте лица штабные писари, в это время никого не было. Пустой стол с оставленными писарскими принадлежностями, да закрытые и опломбированные сейфы в каждом углу. Удивительно было смотреть на эти здоровенные чугунные шкафы, неужели их всегда за собой таскают, куда бы ни забросила судьба полк? Хотя нет, не может быть. Подобное имущество конечно остается в гарнизонах, а эти сейфы скорее всего просто прихваченные где–то по пути трофеи. Тут Масканин сам себе подивился, отчего ему вдруг взбрело над канцелярскими делами задумываться. Насущней было бы о непосредственных проблемах побеспокоиться, вот ротмистр, например, начнёт по мозгам ездить. Или не начнёт. Вообще–то, он был неплохим мужиком, хоть и себе на уме. Подлостей никому не делал, не то что прежний особист. Да и так был прост в общении.
Муранов по–деловому очистил перед собой стол и выложил из офицерской сумки несколько листов. Потом жестом пригласил сесть рядом. Не напротив, как можно было ожидать, а действительно рядом.
— Тэкс, Максим, — по привычке взял ротмистр доверительный тон, прикурил и протянул открытый портсигар, угощая, для установления контакта наверное.
Масканин, куривший только по необходимости — для забивания трупных запахов, отказался. И тогда Муранов с хлопком закрыл портсигар и сообщил:
— Мучить я тебя не буду, и так всё знаю. И то, что именно ты на складе был, и то, что дружок твой закадычный Чергинец за тобой увязался. Коньячком не надо было баловаться вам после дела. Да–да, тем самым, что на складе у капитана неучтённым хранился. И тушёнка. Тоже кстати неучтённая. Пили б себе положенную водку, глядишь
Масканин взял протянутые бумаги, про себя решив, что тоже прейдёт на "ты", раз уж особист ему тыкать начал. Читая первые листы, скреплённые обыкновенной канцелярской скрепкой, исписанные мелким бисерным почерком на каждой странице, он как бы со стороны узнавал про собственный "подвиг". Во втором документе был также запечатлён их с Чергинцом налёт, изложенный однако в форме рапорта, и уже не то чтобы в иной трактовке, а в совсем другой версии, по которой он и фельдфебель действовали строго по указанию Муранова, самолично разработавшего всю комбинацию. Выводов и целей этой, так сказать, мурановской операции в изложении второй версии естественно не было. Но и так было очевидно, для чего ротмистру понадобилась эта мистификация.
— Ну что, Максим? Какая версия больше нравится?
— Зачем это всё?
— Значит вторая. Я так и думал. Только не надо больше встречным вопросом отвечать. Видишь как удачно всё выходит? К нашей обоюдной пользе.
— Вижу. Значит этот второй лист я должен тебе тут прилежно переписать, так? Однако, ротмистр, не буду–ка я за Чергинца решать. Поговорить сперва с ним надо.
— А смысл? — Муранов пустил кольцо дыма и усмехнулся. — Я вам соломинку протягиваю. Впрочем, как знаешь. Поговори со своим унтером и до двенадцати предоставишь мне переписанный рапорт. Подправленный естественно. Ты, как непосредственный участник, внесёшь свои коррективы. Масканин кивнул и спросил:
— Что там с тем капитаном можно поинтересоваться?
— Можно–то можно. Арестован он. За расхищения. — Муранов сделал затяжку и с иронией добавил: — Увы, честных интендантов, как всегда меньше нормальных. Начали мы там проверку и такого понаходили… Так что, подпоручик, для твоей шайки всё на редкость удачно сложилось. Но впредь лучше бы тебе ничем подобным не заниматься. Фортуна переменчива, и при ином раскладе я при всём желании не смог бы помочь.
Масканин молчал, раздумывая, что не полезли б они с Пашей на склад, интендант ещё долго бы свои делишки проворачивал. Да и не полезли б вовсе, если бы этот самый капитан не зажал противогазы. Даже говорить, сволочь, не захотел. А накануне в соседней роте как раз с того склада получили шанцевую снарягу. Масканин не поленился, сгонял к соседям, поговорил с побывавшими на складе бойцами, которые видели там штабель противогазов. И не понимал Масканин, что в них особенного в противогазах этих? На кой они капитану сдались? Не тушёнка всё–таки, какая от них выгода? Но видимо, у начсклада были свои соображения на сей счёт. Вот и получил промеж глаз, а теперь же и вовсе под арестом.
— И кстати, как вы их упёрли вдвоём? — поинтересовался Муранов с улыбкой. — Да ещё и бухло с тушёнкой?
— Плащ–палатки прихватили.
— Хм. Удивительный ты, Максим, человек. Вроде грамотный и опытный командир, но бестолковый в плане карьеры. Вечно дров наломаешь. Взять твои прошлые амуры с хаконскими девицами. Про приказ же знал о запрете всяких шашней на оккупированной территории? Знал. То надерзил инспектору штаба корпуса. От большого ума надо полагать. То теперь склад этот. Ты в курсе, что в штабе дивизии два представления на тебя Георгием, подписанные Аршеневским и командиром полка, зависли? То–то. Масканин только пожал плечами. Что сказать в ответ, он не нашёл.
— Ладно, скажу тебе по секрету, — Муранов вытянул руку и потушил окурок в цветочном горшке, стоявшем на ближайшем сейфе, — я перед тем как вашему Деду твои художества выложить, сперва поговорил с ним о тебе. Он тебя ротным прочит, так что готовься к следующей звёздочке.
— Как ротным? А Арефьев куда?
— А на него приказ пришёл. Переводят во второй батальон.
— Мда, — Масканин помассировал глаза, веки от постоянного недосыпа безжалостно тяжелели с каждым получасом. И подумал, что теперь долго ещё не увидит Димку Арефьева, когда того переведут.