На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
А тут гауптманн о бригаде говорит, да к тому же не об одной. Невигерский фронт упомянул. Издевается что ли? Да не похоже. Известно, что Велгон в последние лет тридцать заметно экономически вырос, но настолько ли он богат? Это ж, сколько в червонцах выйдет оснащение велгонской бригады?
Масканин на ходу прикинул примерные цифры. Оргштатно пехотные роты хаконской и велгонской армии были почти идентичны. Четыре пехотных взвода по сорок с лишним солдат и офицеров, миномётный взвод, немного "спецов", итого в полнокровной роте около ста восьмидесяти рыл. Батальоны тоже практически идентичны: три пехотные роты, пулемётная рота, "спецы" – сапёры, связь, разведка, тылы.
— Простите, не верю в эти чудо–бригады, — заявил Масканин.
— Дело ваше, — Ханеманн пожал плечами.
— Как вы сказали, бесстрашные и выносливые солдаты? Эксперименты с биохимией и психотропным воздействием, быть может?.. А?.. В это я согласен поверить. Нынешние велгонские правители давно показали свой имморализм.
— Увы. Сказать что–либо точно я вам не могу. Но вы правы, поручик, велгонцы давно балуются с человеческой психикой. И многого, судя по всему, достигли. Если б только со своим "материалом" они экспериментировали! К сожалению, и мои соотечественники в последние годы вовлекаются в подобные эксперименты.
— Интересно вы выразились, гауптманн, — Максим сплюнул.
— Бросьте придираться. Это ни к чему. И, кстати… Мы, кажется, пришли.
Пленные всегда вызывали у Масканина некую гадливость. И ничего с собой он поделать не мог, глядя на враз превратившихся в жалкое скопище, морально подавленных людей. Несомненно, всегда среди пленных находились и такие, кто держался, как ни в чём не бывало, но большинство как–то мгновенно теряло приличествующий человеку облик. Наверно всё дело в резкой смене статуса, когда оказываешься в полной власти тех, в кого только что стрелял, а они стреляли в тебя. И мысли этих людей были ясно выражены на их осунувшихся отрешённых лицах.
В глаза поручику сразу бросился сидящий в сторонке ото всех, обхвативший собственные колени майор с перемотанной головой. Привлёк он внимание не своей обособленностью, а шейным рыцарским крестом, кажется с мечами. Отсюда было не видно. Будь это велгонец, орден ему бойцы сорвали бы сразу, да прикладами забили. Но ему повезло, что он не велгонец, даже крест никто не тронул.
Пленных было не много, около сорока. И половина раненые, с которыми возился такой же пленный военврач.
При приближении Масканина и Ханеманна, один из охранявших егерей что–то тихо сказал врачу. Тот отвлёкся, заинтересованно посмотрел на приближающихся офицеров и пошёл на встречу. А когда подошёл, представился на приличном русском:
— Оберарцт Кальвин. Не вы ли, господа, старшие здесь начальники?
В определённой степени, повезло ему, что знает язык. С охраной легче контакт наладить, да и расположить к себе при случае. А вот заданный им вопрос выдавал в нём не кадрового военврача. Из гражданских, скорей всего, из мобилизованных.
— Вы правы, господин Кальвин, — ответил Максим, излишне пристально разглядывая врача, отмечая его крепкое телосложение и модную в академических кругах бородку. Правда, наличие бородки ещё не говорило, что её обладатель хотя бы профессор. Составив предварительное мнение, также представился: — Командир роты поручик Масканин. К вашим услугам. Имеете нужду в медикаментах, надо полагать? Или в перевязочных материалах?
— Нет, господин поручик… — взгляд оберарцта задержался на Ханеманне, хранившем пока молчание. Видимо его военврач сперва за старшего принял. И тут он заметил шеврон ХВБ и сразу насторожился. — Я к вам другого рода вопрос имею. У меня восемь тяжёлых, им требуется специализированная помощь, оказать которую я в полевых условиях не могу.
— Понимаю, — ответил Масканин. — Но решить этот вопрос не могу, к сожалению. В нашем медсанбате, сами понимаете, вас не примут. И насколько я могу судить, вы госпиталь имеете в виду. Простите, но я всего лишь командир роты.
— Но вы же можете обратиться к вашему командованию? — голос оберарцта дрогнул, выдав искреннее переживание за судьбу его подопечных.
— Я попробую, но обещать не могу. Но я знаю один госпиталь, который был оставлен вашей армией при отступлении со всеми ранеными и персоналом. В городке Радовнитц, кажется. Мы там стояли два дня, вот и запомнилось. Только не знаю его специализацию. А раненых там много…
— Радовнитц? — Кальвин на секунду задумался. — Там нейрохирургия была. Теперь, конечно, какое там профилирование…
— Вы правы, — встрял в разговор Ханеманн. — Я был в Радовнитце три дня назад. Теперь там делают любые операции. Сам Антруп оперирует.
— Вы знаете профессора Антрупа? — удивился оберарцт.
— Да, имею честь знать его лично. Он мой дядя.
— Однако… — теперь уже удивился Масканин, как–то по–новому посмотрев на Ханеманна, но ничего более не сказал.
В принципе, ничего странного в разных фамилиях дяди и племянника не было. Отец и дядя могли быть сводными братьями. Или же, что более вероятно, гауптманн в своё время взял чужую фамилию, чтобы не подвергать риску оставшихся на Родине родственников. Про репрессии новой хаконской власти было хорошо всем известно и за пределами Хаконы.
Оберарцт больше не смотрел на гауптманна настороженно. Похоже, нашли они точки соприкосновения. И видно было, как не терпится им поговорить наедине.
Что ж, надзирателем Максим быть не желал. Потому отошёл в сторонку, да подозвал ближайшего егеря из охраны, заметно тяготившегося своего занятия. Мол, стой тут, да смотри за пленными, а они хоть сидеть могут.
— Осадчего ко мне, — тихо скомандовал поручик.
Охранник поспешил не спеша, хоть какое–то разнообразие. Прикрикивать на него Масканин не стал. Фельдфебель Осадчий не заставил себя ждать.
— Присматривай за ними, — Максим махнул в сторону хэвэбэшника. — Этот гауптманн если захочет поговорить с пленными, не препятствуй, но стой рядом. Вольностей не дозволяй. Тут ещё скоро трофейщики нарисуются, смотри чтоб не грабили. Бузить будут, разрешаю набить морды. Но без фанатизма.
— Что я, меры не знаю? — фельдфебель сделал простодушное лицо.
— Знаю я твою меру… Ну ты меня понял.
— Так точно.
Масканин кивнул. Теперь можно было заняться другими насущными делами. Пришла ему одна интересная мыслишка. Сказал вот Осадчему про трофейщиков и идея возникла.