На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы
Шрифт:
Ениколопов метнулся к дверям, но Дремлюга уничтожил его словами:
– Нет, нет, Вадим Аркадьевич, окно еще открыто. Если угодно, я вас подсажу…
Униженный донельзя, Ениколопов с руганью влез обратно в окно. Сущев-Ракуса уже поджидал его, сидя за круглым столиком для шахмат, и выговорил с неудовольствием:
– Вадим Аркадьевич, что вы школьничаете? Казалось бы – серьезный человек… Ай-я-яй! Да вот, кстати, оружие – на стол, – тихо, но грозно закончил полковник.
Браунинг тупо ткнулся в шахматную доску. Тогда Аристид Карпович брякнул с ним рядом свой
– Вот так, – сказал жандарм. – Садитесь напротив меня. Будем говорить начистоту, как молочные братья.
Ениколопов сел – он медленно покрывался холодным потом.
– Это не мы убили Влахопулова, – заговорил он первым, не выдержав такой гонки событий.
– А я, голубчик, знаю, что не вы… Но – кто?
– Мы… – затравленно огляделся эсер. – Мы… не мы…
Жандарм раскурил папиросу и дал спичке сгореть до конца:
– Пардон, но кто же это – «вы»?
– Вы, полковник, знаете, что я социалист-революционер.
– Допустим. Так. Дальше.
– Мы, эсеры, все-таки достаточно разумны…
– Да не топчитесь! Дальше.
– И мы не рубим сучья налево и направо…
– Кто убил Влахопулова? – повторил Сущев-Ракуса.
– Только не мы…
Аристид Карпович встал, перегнулся через стол и влепил эсеру звонкую пощечину:
– Дворянину тамбовскому – от дворянина виленского!
Ениколопов густо покраснел вспылил.
– Свинья ты! – сказал он. – Свинья… Погоди: еще придет день…
– Верно, – улыбнулся жандарм. – В прошлом году в Чернигове завелась одна свинья, которая провалила боевую организацию эсеров. Я даже знаком с этой свиньей, которую сослали в Уренск под мой надзор… Дальше!
Ениколопов посмотрел в угол, где валялись револьверы.
– Ладно, – вдруг выпрямился он. – Мне их беречь нечего. А вам жрать тоже ведь надобно, я понимаю…
– Дальше!
– Ну и жрите себе на здоровье, – заключил Ениколопов. – Бомбу подкинули ультра…
– Какие?
– Ультраанархисты. Мы программы этой не признаем, и мне их не жалко. Они только путаются под ногами…
– Однако угрозы исходили от вашей уважаемой партии?
– Липа! – ответил Ениколопов. – Мы тоже не дураки, чтобы рвать бомбу под каждым… Что вы так смотрите на меня? – выкрикнул эсер. – Я тоже могу ответить на пощечину!
– Смотрю… верно! А ты здесь зажрался, Вадим Аркадьевич. Неплохо тебе в нашем Уренске… А?
Ениколопов двумя нервными щелчками пальцев убрал под рукава белоснежные манжеты, гремящие от крахмала:
– Слушайте, Аристид Карпович, что вам угодно?
– Давай вываливай, – грубо ответил Сущев-Ракуса. – Я тебя слишком хорошо знаю… Ультра, говоришь? Ну черт с ними, пусть ультраанархисты! Не скажешь – я тебе устрою барскую жизнь.
– Бездоказательно, – огрызнулся Ениколопов…
– Что? – засмеялся жандарм. – Ты не финти… Отправлю вот прямо из этой комнаты! Топай…
– Не посмеете, – возразил Ениколопов.
Аристид Карпович прижал его своим тяжелым взглядом.
–
– Отстань ты от меня, – не выдержал Ениколопов. – Что тебе надо… сволочь? Чего пристал, голубая шкура?
– Листок бумаги, – велел жандарм. – У тебя найдется?
Врач достал из нагрудного карманчика рецептурную книжицу, вырвал чистый бланк. Швырнул его жандарму.
– Давай, – сказал полковник. – Быстренько… А потом пойдем вместе на поминки и напьемся, как старые добрые свиньи!
– Но я могу быть уверен…
– Да хватит уже! – ответил жандарм. – Что ты гувернантку-то из себя строишь? Будто я тебя не знаю… Или тебе пилу напомнить?
– Но вы обещаете мне…
– Ничего я тебе не обещал и не обещаю! Вот назови сначала бомбистов, а потом проси, что хочешь… Или – в четыре звена, подкандальник в правую ручку, и – пошел по канату!
– Мерзость! – выругался Ениколопов. – Ладно, пиши… Пиши, мне их не жалко. Я не могу разделять их программы… Совсем осатанели! Им бы рвануть сначала тебя, а потом уже Влахопулова. Дураки, молокососы!
– Время не ждет, – торопил жандарм. – Да и выпить хочется. Давай…
– Пиши: Остапчук Герасим, без определенных занятий, проживает в номерах вдовы Супляковой…
– Валяй дальше, – подстегнул жандарм, наслаждаясь.
– Зудельман Исайка, портной, свое дело на Пушкинской…
– Давно догадываюсь. Дальше!
– Гимназист Борис Ляцкий, сын инспектора…
– Сопляк, – заметил жандарм. – Отца жалко, уважаемый человек. Мать достойная женщина… Все?
В лице Ениколопова что-то изменилось:
– Нет, еще один.
– Кто?
– Санитарный инспектор… Борисяк!
Аристид Карпович отбросил от себя карандашик.
– А вот это уже неблагородно, – сказал он с упреком. – Чтобы разрешить партийные разногласия и убрать своего противника, совсем незачем прибегать к помощи корпуса жандармов его императорского величества. Борисяк со своими марксистскими кружками далеко от меня не ускачет. Придет время! Но сейчас-то он – тихий. Книжки читает… Стыдитесь, дорогой Вадим Аркадьевич! Нехорошо-с. Все-таки – дворянин…
Они снова перешли на «вы».
Ениколопов поднял с пола оружие, уверенно сунул в карман свой браунинг.
– Обычно, господин полковник, – сказал он с усмешкой, – такие вещи оплачиваются. И – неплохо!
– Идите вы, сударь, к такой-то матери, – ответил жандарм вежливо. – Есть люди, которых я покупаю за кусок хлеба. Ну а вы-то и так хорошо живете!..
Мышецкий успел уже вздремнуть, когда чья-то прохладная рука легла на его воспаленный лоб. Он поднял голову – перед ним стояла Конкордия Ивановна (тоже не последнее лицо в этой картине «глуповского междоусобия»).