На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Итак, сегодня ему удалось создать новую в Уренске партию и обзавестись одним ее членом.
Вадим Аркадьевич вернулся домой, подошел к зеркалу:
– Черт! Как это неудачно…
Стянул белые перчатки. Руки тоже были желтого цвета. Тогда в раздражении Ениколопов стал срывать с себя одежду. Стоял посреди комнаты, и желтой рукой чесал себе желтую грудь. Повернулся перед зеркалом: ниже спины тоже было желто, как у попугая.
–
Раздался звонок телефона – это была Додо.
– Госпожа Попова, – спросил Ениколопов игриво, – вам еще не доводилось видеть желтого кобеля? Приходите – покажу.
– Значит, получилось? – обрадовалась Додо.
– Да, четыре пластыря.
– А два – мне! – сказала Додо.
– Шилом патоки, мадам. И одного – выше головы…
Дело в том, что последнее время Ениколопов занимался изготовлением из пикриновой кислоты взрывчатки. А мелинит, как известно, такая противная штука, что все вокруг себя пропитывает убийственной желтизной.
Четыре пуда – этого хватит, чтобы потрясти устои губернии.
«Держись, Боря!..»
Для своих тридцати трех лет Додо была очаровательна и губительна для многих остолопов. Однако фигура стала заметно полнеть. Додо недавно выписала от Маркуса корсет новых форм и грудодержатели последних фасонов. Крем для лица она употребляла «Метаморфозу» – «бесспорно единственный, – как гласила реклама, – признанный женщинами всего мира». Вообще можно было заметить, что Додо стала больше внимания уделять своей внешности.
Это ей было надо, и спорить с этим не приходилось.
Как и положено передовой женщине, Додо внимательно прочитывала газеты, и постояюшое чтение тоже было ей необходимо.
Вот и сегодня она пробежала свежие листы…
– Боже мой, – помертвела прекрасная Додо. – Опять он! Было сказано, что прапорщик граф А.Н. Подгоричани тяжко контужен в голову и представлен к Владимиру с мечами для ношения с бантом; ныне же производится в поручики.
– Минутку… минутку! Но в прошлый раз был контужен тоже в голову? Хм, что же у него от башки осталось?..
Додо хмыкнула, листанула газету дальше. Доводилось до сведения всех начальников, полиции и приставов, что известный виновник погромов, иеромонах Евлогий (в миру Семен Фуфанов), взломав решетку Почаевской лавры, скрылся в неизвестном направлении. При поимке вышепоименованного властям следует учитывать, что Евлогий обладает нечеловеческой силой, рвет грудью цепи…
Додо взялась за маленькие дамские ножницы – аккуратно вырезала эту заметку. Раскрыла большую тетрадь, нечто вроде дневника мыслящей женщины. Шлеп! – вклеила заметку, а ниже приписала:
«Обратить особое внимание. Говорят, наш Мелхисидек поддерживает этого подвижника. Скоро приедет Сережка, и все его ждут, дурачки!..»
Поразмыслив, Додо прошла к телефону.
– Милочка, – сказала телефонистке, – соедините с Монахтиной.
«Зззум-ззум-зум…» Долго не отвечали.
– Кто просют? – раздался издали голос горничной.
– Золотко, а что делает Конкордия Ивановна?
– Чичас подыму… Лежать изволят.
Додо подластилась перед Монахтиной лисичкой:
– Дорогая моя, совсем из головы вон… У вас такой чудный цвет лица. По секрету: каким кремом вы пользуетесь?
– Только эликсиром, каким пользовалась когда-то королева Мария Антуанетта. Но у меня осталось всего полбаночки…
«Жидюга», – решила Додо, но главное, как и положено женщине, она высказала лишь в конце разговора:
– Как здоровье преосвященного? Все-таки годы его…
– Ничего, – скромно ответила Монахтина, почуяв интригу.
– Но ведь его нельзя излишне волновать, а тут эта поразительная новость… Разве не слышали?
– Какая? – клюнула Монахтина.
– Евлогий выломал решетку, и теперь его ищут. Вот я и думаю, а не мог бы его приютить у себя в лавре наш преосвященный?
Закусив губу, Додо выслушала ответ Конкордии Ивановны.
– Но я, Евдокия Яковлевна, в политику, как некоторые другие дамы. не мешаюсь. Меня сейчас больше волнует приезд дорогого Сергея Яковлевича! Ваш брат – мой большой друг…
На этом разговор и закончился. В соседнем номере послышались голоса – мужской и женский: у вдовы Супляковой появились вроде новые постояльцы. Около полудня, спустившись в кухмистерскую, Додо познакомилась с новыми соседями по гостинице. Навстречу ей привстал, одетый под «степного барина» (в сапогах и низкополом сюртуке), толстый господин, гладко выбритый, жующий:
– Действительный статский советник Жеребцов и моя супруга, урожденная княжна Кейкуатова!
Додо оценивающе глянула на Жеребцову. «Какая прелесть это дитя!» Матовая белизна лица, ротик чуть розовый, и только углы саблевидных глаз выдавали сильную восточную кровь, не угаснувшую в поколениях. Но взором, опытным-преопытным, Додо распознала в юной женщине что-то темное и мрачно-порочное.
– Вы надолго к нам, господа? – спросила Додо полюбезнее.
– По делам имения. Думали застать князя Мышецкого, но он еще, говорят, в дороге. А до Тургая – хлопотно и накладно.
– Да, – сказала Додо, едва расцепив узкие губы, – мой брат скоро приедет и, даст бог, наведет здесь порядок…
Жена-девочка скосила в сторону мужа красивые глаза.
– Что жы ты молчишь, папочка? – спросила она.
– Позвольте, позвольте… – заговорил тот. – Я уже имел честь представиться вашему брату. Какое счастливое совпадение! Ксюша, – сюсюкнул он жене, – ты посмотри, деточка: это сестра князя Мышецкого… Помнишь, я тебе говорил? Вот я, – снова в сторону Додо, – и моя жена, урожденная княжна Кейкуатова… мы…