На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности
Шрифт:
Например, в первой части книги «II Cybernetic Frontiers» Стюарта Бранда было интервью с Грегори Бейтсоном [13] о том, как кибернетика изменит общество и наше представление о мире. Вторая часть рассказывала о первой сетевой видеоигре Spacewar! и фанатиках, помешавшихся на ней.
Другая книга была просто вызовом печатному делу, резким и ироничным, как те самые нью-йоркские журналы о концептуальном искусстве. Я говорю о книге Теда Нельсона «Computer Lib / Dream Machines». Некоторые ее главы было невозможно прочесть из-за чудовищно мелкого шрифта, но она зачаровала меня, стала проблеском земли обетованной в густом тумане. Это была книга-перевертыш с двумя обложками. Под одной скрывалось повествование о том, как компьютеры приведут к появлению идеальной политики, особенности которой в книге были либо неотчетливо сформулированы, либо нечитаемы. Если книгу перевернуть, в ней можно было найти подборку историй и картинок о
13
Бейтсон был антропологом и одним из наиболее выдающихся философов кибернетики. Здесь невозможно рассказать о его работе даже в общих чертах, но скажу лишь, что он нашел выход из ужасающей ситуации, которую показал Норберт Винер. Бейтсон предложил изменить подход к технологии, чтобы люди воспринимали себя не как господствующих над природой существ, а как часть огромной системы. – Прим. авт.
14
Через несколько десятков лет Тед скажет, что больше всего в жизни жалеет о размере шрифта в этой книге. – Прим. авт.
15
Ну ладно, радуйся, дорогой читатель, я тебе признаюсь. Мне жалуются, что мои книги тяжело читать. Слишком уж много в них умных слов, хотя я вроде бы всегда выступал против элитарного снобизма в цифровой сфере. Мне нечем ответить на эту критику. Пишу, как умею. – Прим. авт.
Эти книги отражали раскол, который произошел на заре программирования и до сих пор не сгладился: разделение на комплексный и личный подход.
Я предпочитаю личный. Это забавно. В комплексном подходе есть тенденция культивировать утопические фантазии, так что он опасен.
Копание в дальних углах библиотеки напомнило мне о полках с книгами и пластинками в начальной школе Хуареса. Я подумал, а не найдется ли и здесь что-нибудь новое, такое же невероятное, как «Сад земных наслаждений».
Премия
Это невероятное скрывалось в самом скучном академическом журнале, какой только можно вообразить. Я говорю о занятной работе Айвена Сазерленда.
В наши дни меня иногда называют отцом-основателем виртуальной реальности. Я обычно отшучиваюсь, что это зависит от того, кого считать ее матерью-основательницей. Начало виртуальной реальности положили множество ученых и предпринимателей.
Айвен основал целую область компьютерной графики – Sketchpad и защитил докторскую диссертацию в 1963 году.
Sketchpad не был похож на устройство, с которого вы, возможно, читаете эту книгу, в нем не было пикселей – их стали широко использовать гораздо позже.
Вместо пикселей применялся электронный луч, он перемещался в разные стороны и создавал ряды, из которых и состояло изображение на экране, как у старого телевизора с катодно-лучевой трубкой. Этим лучом можно было водить по экрану так же, как рука водит карандашом, вычерчивая линии, складывающиеся в схематичные фигурки и изображения контуров (как на моих экранах в доме с привидениями).
На основе этого совершенно немудреного принципа Айвен не только изобрел, но и развил одну из самых перспективных коммуникаций – обмен информацией на экране. Его влияние было впечатляющим. Итоговую версию часто называют самой лучшей демонстрационной моделью в истории [16] .
Чуть позже, в 1965 году, Айвен предложил модель налобного трехмерного дисплея, который назвал «совершенным», а в 1969 году сконструировал эту модель. Сегодня она известна как дамоклов меч, хотя на самом деле так называлось свисавшее с потолка крепление, которое удерживало эти очки-шлем. Место, которое можно было увидеть с помощью дамоклова меча, Айвен называл «виртуальным миром» – термин принадлежит теоретику искусства Сьюзен Лангер.
16
Впрочем, у него есть соперник, это знаменитая первая демонстрация пакета специализированных приложений Дуга Энгельбарта 1968 года. Дуг представил окна, возможности редактирования текста, указания на элементы и их выбор на экране, версии файлов и множество других проектов, которые давно вошли в нашу жизнь. Иногда демонстрационную модель Айвена называют «лучшей в истории», а пакет приложений Дуга – «прародителем всех демонстрационных моделей», хотя модель Айвена была представлена раньше. – Прим. авт.
Седьмое определение VR: более грубая моделируемая реальность способствует пониманию глубины
Я уже слышу брюзжание знатоков виртуальной реальности. Это далеко не единственная деталь истории VR, которая не предполагает спора о том, кто был первым, но о которой тем не менее спорят. Виртуальная реальность до сих пор воспринимается как огромная новая неисследованная территория, при виде которой в человеке пробуждается завоеватель. Любой, кто становится частью какого-то дела, хочет привнести в него свой вклад – придумать новый термин или заявить о своем первенстве, чтобы его запомнили. Это всегда вызывает громкие споры, которые могут просочиться даже в повествование о нашей древней истории.
В этой книге отображены мои личные взгляды; это не попытка всеобъемлющей исторической ретроспективы и не комплексное исследование идей. И все же я постараюсь быть честным.
Если говорить о первых шлемах с дисплеями, напоминающих те, которые сейчас применяются в виртуальной реальности, то Philco действительно еще за несколько лет до работы Айвена создавала усовершенствованных роботов с дистанционным управлением, а великолепный Мортон Хейлиг [17] делал устройства для стереопросмотра фильмов. Не говоря уже о радикально настроенных деятелях искусства 1950-х годов, которые надевали на голову шлемы с телевизорами, иронически показывая, что общество находится во власти зарождающейся поп-культуры.
17
Начиная примерно с 1962 года, Мортон создал несколько прототипов, которые он назвал игровыми автоматами «Сенсорама». Нужно было опустить в автомат монету в двадцать пять центов, зайти в кабинку и посмотреть в стереоскоп, который показывал стереофильм с аудиодорожкой. В кабинке тебя трясло и обдувало ветром, придавая игре реальные ощущения. Одной из моих любимых была езда на мотоцикле, а самым любимым – «свидание», когда ты катался на аттракционах вместе с девочкой-подростком. Было в этом аппарате что-то, что схватывало атмосферу невинности 1960-х годов. Кабинка «Сенсора-мы» была наполнена прожекторами, магнитофонами, вентиляторами и моторами. Морту пришлось изрядно повозиться с этими машинами, чтобы они заработали. Выйдя на пенсию, он спроектировал и выпустил собственную линию самокатов. Морт продавал их на блошиных рынках. Он говорил мне, что любит торговлю: «Я даю людям часть себя, а они приносят мне намного больше». Я плакал, вспоминая Морта. Через много лет после его смерти, когда моя дочь подросла, я купил ей один из его самокатов. – Прим. авт.
Однако ничто из этого не предполагало синтез интерактивного вторичного мира неограниченных вариантов, которые уравновешивали движение головы (создавая иллюзию того, что мир неподвижен), так что, с моей точки зрения, именно Айвен создал первый шлем, который можно считать устройством виртуальной реальности.
Работа Айвена была спрятана на самом видном месте. Он не обладал яркостью Маршалла Маклюэна, но, возможно, оказал куда большее влияние на медиатехнологии будущего, чем все, кто работал в 1960-х годах. В его труды приходилось вчитываться, потому что его манера представлять свои проекты была обманчиво сухой.
Я люблю вспоминать первые шаги компьютерной науки, потому что тогда можно увидеть, что все машинные вычисления – это изобретение.
В компьютерах нет ничего неизменного. Но мы поместили в них такое огромное количество битов, что нам зачастую приходится прилагать слишком много усилий, чтобы запомнить, что каждый кирпичик здания, в котором мы живем, есть не что иное, как неотступная мысль, которую однажды кто-то воплотил.
Пристаю к прохожим с рассказами об Айвене
Именно здесь, в строгом Техасе, стал осуществим тот мысленный эксперимент, который я придумал еще в детстве: «Сад земных наслаждений». В Мексике он напоминал скорее театр. Работа Айвена была для меня вызовом, потому что каждое предложение покоряло меня, и я останавливался передохнуть, а потом читал снова. Возможно, ощущения даже усиливались из-за того, что у меня не было возможности увидеть фильм о демонстрационных моделях Айвена в действии, я мог их себе только представить.
Я был заядлым мечтателем. Часто я представлял, каково это – быть облаком, скользящим по склону горы, или самим склоном горы и чувствовать, как на твоей коже на протяжении веков разрастаются деревни, в плоть врастают каменные соборы, а крестьяне щекочут тебя, возделывая землю. Я мечтал о фантастических вещах, описать которые было невозможно. Мир, тот, что снаружи, где были другие люди, казался медленным, неловким и закостенелым. Я стремился узнать, что творится в голове у окружающих. Хотел показать им, что я изучал во сне. Я представлял себе виртуальные миры, которые никогда не утратят ярких красок, ведь люди будут постоянно делиться друг с другом сюрпризами. Без этого средства я чувствовал себя запертым в ловушке. Почему, ну почему оно тогда еще не появилось?