На земле сингалов и тамилов

Велупиллаи Кумаран

В нашем саду колодец был, как мне помнится, глубиной около шести футов. Он всегда был наполнен чистой, ледяной водой, и мы, дети, в кети не нуждались. Нам очень нравился звук шлепка, который издавал упавший по нашей небрежности на дно наполненный водой кети. В таком случае мы не придавали этому большого значения, считая, что пропало лишь три четверти кокосового ореха. В конце концов позднее кто-нибудь вылавливал наши кети.

Стоило нам приблизиться к колодцу, как деревянный круг, который отец положил на воду (он сказал, что таким образом вода лучше сохраняется чистой), словно подплывал к нам, а затем исчезал, как только мы начинали ставить на него наши сосуды. Помнится, именно в этот колодец однажды упала сестра, когда наблюдала за движением круга. В тот момент никого поблизости, кроме меня, не оказалось, а я был еще так мал, что ей не мог помочь. Я готов был броситься вслед за ней в колодец, но, к счастью, мимо проходил сосед. Он схватил сестру за волосы и вытащил. Отец наказал нас обоих и решил вырыть другой колодец, обнести его стеной, а воду доставать воротом.

В деревне был лишь один общественный колодец. Кажется, никто из жителей деревни толком и не знал, как он перешел в общественную собственность. Говорили, что колодец — дар одного благодетеля в память о его умершей жене. Такое часто случается, но поблизости не стояло памятного камня и не имелось какой-нибудь надписи. Скорее всего некогда колодец принадлежал какому-то хозяину, а позднее оказался на территории, через которую прошла дорога.

Мне часто приходилось наблюдать, с какой ритуальной торжественностью моются люди возле общественного колодца, словно нанна («мытье») — это своего рода церемония, а не одно из явлений повседневной жизни. Южане острова часто оставляли здесь целую гору волос. Женщины и многие мужчины обычно отращивали очень длинные волосы и завязывали их сзади узлом. Делали они это весьма быстрым и сноровистым жестом. В свою очередь, женщины любили придавать волосам форму пучка и носили его ниже шеи. Им также нравилось мыть голову мылом, чаще всего дешевым. Его доставляли из города, но и оно считалось предметом роскоши, на котором наживались разные дельцы. Поэтому для гигиенических целей еще чаще пользовались смесью из извести и глины.

Впрочем, нанна — не просто мытье, с ней связаны также представления об очищающем воздействии воды на человека. Честно признаться, когда у колодца собирались люди, чтобы помыться, я был склонен считать это поводом, чтобы как-то провести время и продемонстрировать окружающим свою фигуру.

У общественного колодца лежал большой гладкий камень, на котором намыливали и отбивали белье — техника, которая стала предметом грубого комментирования для посторонних. Рядом росло дерево, ствол которого был округлен и отполирован и даже лоснился из-за привычки некоторых мужчин тереть спины о него, чтобы соскрести грязь. Глядя на этих людей, я с ужасом думал о том, что может произойти с их кожей, что от нее останется.

Общественный колодец был не только местом омовения, но и своеобразным клубом, где собирались сельчане, чтобы узнать последние сплетни, отсюда новости быстро распространялись далеко вокруг. Нередко у колодца вспыхивали жаркие споры. Оппоненты выбрасывали руки к лицам своих противников и издавали при этом уничижительные возгласы «Ха!» и «Хо!». Без сомнения, у колодца договаривались о свадьбах, а также обсуждали вопросы, связанные с приданым. Мне известно, что именно у колодца начался роман между двумя молодыми людьми, но об этом мы расскажем ниже.

РОМАН

После смерти старого управляющего гостиницы никто из местных не хотел занимать его место. Поэтому дорожное управление, в ведении которого находилась гостиница, назначило на эту должность Сиянириса, молодого человека лет двадцати четырех — двадцати пяти, бывшего до того помощником повара в доме окружного начальника и положительно рекомендованного также директором школы.

Сначала деревня игнорировала его. Подобная реакция понятна, ведь человек пришел со стороны. Но по мере знакомства с Сиянирисом отношение к нему стало меняться к лучшему. Первым в его пользу высказался Сигу-лавочник, который обычно был весьма скуп на похвалу. Он сказал отцу:

— Конечно, этот человек получает почти все необходимое обычным путем, то есть продукты ему доставляют на лодке, но я все же снабжаю его яйцами и фруктами. Удивительно, но платит он аккуратно.

Затем, как бы взвешивая слова, которые он мог бы добавить в его адрес, заметил:

— Он знает также и цены.

Дхоби-прачка тоже был поражен действиями Сиянириса. Тот потребовал, чтобы дхоби приходил в гостиницу в две недели раз и забирал в стирку занавески и шнуры, в то время как прежний администратор обычно посылал за ним раз в два или три месяца.

Сиянирис вовсе не стремился попасть в какую-нибудь компанию, но, живя в квартире за зданием гостиницы, большую часть свободного времени тратил на то, что приводил в порядок мебель и работал в саду, который пришел в сильное запустение.

Действительно, при старом управляющем в гостиницу редко кто заглядывал. Произошло это потому, что, став управляющим, тот потерял всякий интерес к своим обязанностям. Он ничего не делал, чтобы как-то привлечь сюда туристов. На самом деле место для гостиницы было выбрано весьма удачно. Из ее окон открывался великолепный вид на водопад — свидетельство того, что колониальная администрация уделяла большое внимание строительству дорог и соответствующих зданий и сооружений.

В гостиничном саду пышно цвели розовые олеандры и ракитник — золотой дождь — настоящий водопад из желтых цветов в апреле. Тот же самый цвет преобладал в течение всего года в живой изгороди из аламанды, ветви которой раскинулись над дорогой. Теперь неухоженная, эта изгородь вместе с разными сорняками представляла собой барьер, мешающий движению машин.

И вот пришел новый человек и начал атаковывать этот барьер в одиночку. А то, что он старался обновить старые вещи и придать им блеск, создавало хорошее впечатление. И люди стали поговаривать, что вышестоящая администрация обязательно отметит его старания.

Однажды я встретил Сиянириса у реки. Он мыл большую рыжеватую собаку, которая держалась словно лорд. Так состоялось мое первое знакомство с этой немецкой овчаркой. Сиянирис разрешил мне погладить собаку. Ее хозяин оказался большим знатоком в области собаководства. Он не спросил ни моего имени, ни возраста, ни профессии. Когда мы расставались, Сиянирис пригласил меня посетить гостиницу и поиграть с Рексом. Сиянирис мне понравился.

Однажды бедную Писси стали преследовать двое ребятишек, которые вообще обращались с ней плохо. У Писси случались приступы сумасшествия, и она жила за счет людской доброты. Дети пристали к ней, когда она, грязная и неопрятная, с охапкой какого-то хлама под мышкой брела по улице, никому не мешая. В тот момент там оказался Сиянирис. Он схватил двух юных негодяев за шиворот, столкнул их лбами, а затем успокоил женщину, сказав, что она может спокойно идти своей дорогой. Об этом случае вскоре узнали все жители деревни, и его поступок закрепил за ним репутацию сильного человека, который действовал в старых добрых традициях. Вскоре Сиянирис стал самой популярной личностью в Синадхае. И не было ничего странного в том, что матери уже начали планировать, а отцы вести беседы, и каждый брал на себя роль свата или свахи.

Только я один знаю, как Сиянирис нашел себе невесту. Случилось это так. Однажды я оказался у общественного колодца. Я заострял палку, когда Сварнамали и ее мать пришли сюда из своей расположенной невдалеке маленькой хижины. Девушке только что исполнилось шестнадцать лет. Сварнамали была единственным ребенком у пожилой женщины, и она стала ее постоянным спутником. Обе женщины были бедны, но происходили из хорошей семьи, а девушка отличалась еще и трудолюбием, и добрым характером. Она умела хорошо готовить и шить. Сварнамали продолжила бы учебу в школе, если бы не безвременная смерть отца-земледельца. Женщины жили вместе, и теперь главной заботой старой матери было, как получше выдать замуж дочь. Конечно, она не могла обеспечить дочери приданое.